Ассимиляция - [17]

Уитби по большей части молчит, но когда открывает рот, его вопросы и тревожные замечания лишь усугубляют давление темноты, ощущение какого-то особого вечного и неизбывного злого умысла, которое властвует на этой полоске земли, позже названной Зоной Икс. Стоячие недвижимые воды, давящая темнота неба над верхушками деревьев, где лишь изредка просвечивают синие прогалины и тут же затемняются снова, и кажется, что идти тебе и идти еще тысячи миль. Не на этой ли поляне погибли трое людей из пятой экспедиции? Не в том ли озерце покоятся тела мужчин и женщин, не вернувшихся из первой восьмого цикла? Погруженную в эти мысли, тебя до жути пугает еле слышный шепот Уитби, почти не отличимый от отзвуков эха тех давних дней.

Но в конце концов вам все же удается выйти на более открытое и приветливое пространство, к которому вполне можно адаптироваться, обозреть и как-то примирить прошлое с настоящим. Здесь широкая дорога отделяет заболоченный лес от поля, позволяя видеть горизонт и несколько высоких сосен, поднимающихся из буйной травы, рядом с низенькими круглыми пальмами. Наклон этого леса приводит к тому, что тень падает под углом, затеняя лишь половину тропинки.

Внутри Зоны Икс существуют другие границы, другие препятствия, и вам пришлось преодолеть одно из них, чтобы добраться до топографической аномалии.

Оказавшись там, ты сразу понимаешь, что башня сделана вовсе не из камня. И Уитби тоже это понимает. Выражение его лица прочесть невозможно – сожалеет ли он, что ты не подготовила его как следует, что он не прошел через весь цикл тренировок, который могли предоставить в Центре, а вместо этого купился на твои полумеры, на твой низкопробный гипнотизм?

Башня дышит. Нет, это не преувеличение. Плоть круглой вершины этого аномального сооружения ритмично поднимается и опускается, как грудная клетка у спящего человека. Никто не упоминал об этом аспекте в отчетах, и ты не готова к этому, но воспринимаешь его легко, даже охотно, уже представляешь, как будешь спускаться с нее, пусть даже часть тебя словно взмывает в воздух, свысока глядя на твое решение и осознавая всю его глупость.

А может, она проснется, как только ты окажешься внутри?

Отверстие, ведущее в темноту, напоминает скорее не проход, а глотку. Окаймляющий его кустарник смят, уложен грубым кольцом, словно здесь когда-то лежала, охраняя вход, исполинская змея. Ступени походят на оскал пасти с кривыми зубами, из тьмы пахнет прокисшим медом.

– Я туда не пойду, – заявляет Уитби так решительно, точно считает, что, спустившись, он перестанет быть самим собой. И морщинки, и впадины на его лице, заметные даже в этом неверном свете позднего лета, говорят о том, что его уже преследуют страшные воспоминания, которых у него пока нет и быть не может.

– Тогда пойду я, – говоришь ты с замиранием сердца. Другие ведь ходили, пусть и редко, и возвращались, так что же, ты хуже других? Только надень для безопасности респиратор.

В каждом твоем движении сквозит с трудом скрываемый страх, пронизывает плоть до кости, он станет явным, вырвется наружу позже. И много месяцев спустя ты будешь просыпаться с ощущением боли и ломоты во всем теле, словно оно не сможет забыть того, что произошло, и это единственный для него способ выразить эту травму.

Внутри все совсем не так, как описывалось в разрозненных отчетах, доставленных другими экспедициями. Со стены витками свисает живая плоть, почти неподвижная, еле заметно шевелятся усики, образуя слова так медленно, что на секунду тебе даже кажется, что это отмершая ткань. И слова эти были не ярко-зеленые, как описывалось в отчетах, но синеватые, цвета пламени горелки на газовой плите. На ум тотчас приходит слово «дремлющее», а вместе с ним и надежда: все, что находится под тобой, инертно, вполне нормально, хотя само слово, если вдуматься хорошенько, означает, что объект вполне жив.

Ты стараешься держаться посередине, не прикасаться к стенам, пытаешься не обращать внимания на неровное дыхание башни. Ты не читаешь эти слова, потому что давно знакома с такого рода ловушками, это способ тебя отвлечь… И все же не проходит ощущение, что под тобой находится нечто дезориентирующее и дестабилизирующее, решает, показаться или остаться невидимым – где-то там, за углом, или за горизонтом, но с каждым шагом обнаруживается лишь новая пустота, каждый изгиб ступеней освещен синеватым пламенем мертвых слов, и ведут они в неизведанное, и ты робеешь, напрягаешься еще больше, хотя смотреть здесь не на что. Черт бы побрал эту пустоту, это отсутствие чего бы то ни было. Ты начинаешь перебирать в памяти каждую секунду жизни в Южном пределе и корить себя, что спустилась сюда напрасно, без толку, чтобы не найти ровным счетом ничего. Ни ответов, ни решений, никакого конца в поле зрения, слова на стене начинают меркнуть, кажется, что подмигивают тебе по мере того, как ты спускаешься все ниже… И вот наконец ты замечаешь внизу, вдали, отблеск света. Страшно далеко, так далеко, что он походит на светящийся цветок где-то в черной дыре, на самом дне моря, испускает дрожащее еле заметное мерцание, а затем, словно по мановению волшебной палочки, возникает прямо перед твоим лицом, создавая иллюзию, что ты можешь дотронуться до него, если только у тебя хватит храбрости протянуть руку.