Ассасин - [14]

Вина за гибель владений крестоносцев в Палестине давно томила его душу. Мартин прятал ее глубоко в себе, но успокоения это не приносило. И вот теперь он вдруг подумал, что может случиться невероятное и эти отряды отчаянных храбрецов крестоносцев сумеют вернуть свои утраченные владения. Он хотя бы посмотрит, как у них это получится. А потом уедет. Мартин не собирался задерживаться долго, только на время… Это было не совсем благоразумно, а для него и вовсе опасно. Но Мартин, будучи всю жизнь расчетливым и предусмотрительным, ныне ощущал, как в нем словно что-то сорвалось. Чувство, не подвластное разуму, удержало его в Акре.

Пока ему ничего не угрожало. Выдав себя за жителя Аскалона Мартина Фиц-Годфри, он неплохо устроился в свите Иерусалимского короля Гвидо. Более того, он был на хорошем счету, носил звание капитана, обучал новых рекрутов, получал плату и мог преспокойно оставаться в резиденции Лузиньянов, не опасаясь, что здесь его разыщут тамплиеры Уильяма де Шампера. Брат Гвидо, коннетабль Амори де Лузиньян, особо покровительствовал мнимому Фиц-Годфри, порой даже обсуждал с ним дальнейшие планы. Именно Амори обратил внимание на то, что у командира отряда Лузиньянов нет достойного коня, и даже сам отправился с ним подобрать лошадь. Коней павших крестоносцев продавали с торгов в Акре, и Амори не поскупился, предложив капитану своего отряда выбрать скакуна, какого тот пожелает. Мартин же не раздумывал, когда в шеренге выставленных на продажу лошадей заметил своего саврасого. Эта масть не считалась благородной у рыцарских коней: светло-рыжий, почти песочный, с более светлым брюхом, но темным окрасом на спине, конь имел проходящую по хребту темную полосу – так называемый «ремень», намек на диких предков коня. Да и темные ноги имели некоторую полосатость, а грива и хвост, почти черные в массе, перемежались с бурыми и даже светлыми прядями. И все же конь был хорош – сильный, поджарый, с изящной длинной головой и крутой холкой.

– Вы уверены в своем выборе? – спросил Амори Мартина.

Тот не сомневался. Вновь получить обученного тобой преданного коня – разве не славно? Конечно, он не сказал об этом коннетаблю. Однако наблюдательный Лузиньян отметил, что саврасый сразу же потянулся к аскалонцу, даже стал выбивать копытами дробь, будто радуясь новому хозяину. Да и позже шел под ним, повинуясь малейшему движению удил.

После приобретения жеребца Амори предложил Мартину Фиц-Годфри принять участие в турнире, организованном в Акре по приказу короля Ричарда. Но аскалонец отказался под предлогом, что он по рождению бастард и его не обучали правилам турнирных состязаний. На деле же Мартин, опасаясь быть узнанным, просто не желал привлекать к себе внимание. И оказался прав. На турнире среди зрителей присутствовал его враг де Шампер, а среди участников находился рыцарь Обри де Ринель, который тоже мог его узнать. Была там и Джоанна… Поэтому Мартину куда спокойнее было стоять в толпе позади короля Гвидо де Лузиньяна. Скрыв лицо за подвязанным кольчужным клапаном и широкой наносной «стрелкой» плосковерхого шлема, он оставался неузнанным в течение всего рыцарского турнира. Что поступил правильно, Мартин убедился, когда король Гвидо после турнира неожиданно пожелал пообщаться с маршалом ордена Храма де Шампером. Тогда у Мартина душа ушла в пятки. Особенно когда заметил, как внимательно к нему присматривается де Шампер. Но повезло – Гвидо отвлек маршала беседой, а позже Мартин сразу же отделился от них и не снимал рыцарского облачения, пока тамплиер не покинул резиденцию Лузинья на. И это несмотря на удушающую жару, когда большинство рыцарей сбрасывали сталь, едва представлялась такая возможность.

Из-за этой жары Мартин все реже проводил боевые учения с людьми короля Гвидо. Все вокруг говорили о предстоящем походе, однако едва раскаленное добела солнце обжигало стены Акры, крестоносцы устремлялись под своды строений, дающих тень, а то и предпочитали полуобнаженными сидеть в прибрежных водах моря. Но даже в период этого временного безделья они только и говорили, что о походе на Иерусалим.

Вернуть из-под мусульманского владычества свои святыни было их целью, их мечтой – казалось, они и жили для этого. И едва длинные вечерние тени уменьшали нестерпимый зной, воины выходили на площадки для учений, брались за мечи, натягивали луки, упражняясь в стрельбе. А потом шли в храмы и пылко молились о предстоящей победе. Но не только в храмах собирались воины Христовы: с утра до сиесты и по вечерам они трудились на восстановлении разрушенной после штурма Акры, и король Ричард, признанный глава воинства, платил им по четыре безанта [20]за работу, но за плату требовал от людей полной отдачи. Он и сам не бездействовал, бывая везде, где требовались его присутствие и внимание, заражал людей своим пылом, своей верой в победу. Ричард внушал крестоносцам, что они более достойны владеть Священным Градом, нежели поклоняющиеся лжепророку сарацины, он вдохновлял их своей верой, силой и обаянием. При таком повелителе они ни в чем не знали нужды… кроме шлюх. Ричард не позволял крестоносцам грешить, и лодки с продажными девками в Акру не допускались. Конечно, в самом городе находились легкодоступные женщины, но если их услугами пользовались, то только тайно. Ибо иначе пришлось бы каяться целый день, а за отсутствие на работе Львиное Сердце не платил.