Аспазия - [52]

В ответ на эти слова Полос патетически пропел:

Не бойся дорогой,

На небе есть еще Зевес,

Который видит все и мудро управляет.

— Вообще говоря, — продолжал Полос, понижая тон, — я знаю этого человека очень хорошо. О, Гиппоникос, ты думаешь, что можешь сообщить мне о нем что-нибудь новое, но я сам могу рассказать тебе то, чего ты не знаешь: какие средства он употреблял, чтобы заставить меня отказаться от участия в трагедии Софокла. Он обещал мне прибавить большую сумму к общественной плате за мое участие, если я соглашусь играть в трагедии Эврипида. Я же поступил, как Филоктет с хитроумным Одиссеем.

— Благодарю богов, Полос, — сказал Гиппоникос, — что такой человек, как ты, остался верен нам, так как хор может быть безупречен, но если авторы никуда не годятся, то афиняне будут свистать и кричать.

— А я благодарю богов, — сказал Полос, — что хор Софокла достался тебе, Гиппоникос, потому, что как бы ни были хороши актеры, но если хор недостаточно блестящ, то афиняне стучат руками и ногами и заглушают пьесу.

В это время в дом вошли двое новых посетителей, то были актеры Деметрий и Каллипид. Они были любезно приняты Гиппоникосом и обменялись приветствиями с Полосом, с которым уже много раз встречались на подмостках в трагедиях Софокла.

— Теперь я вижу в моем доме собравшимся все, что должно обеспечить победу «Антигоне», — заметил Гиппоникос.

— Упражнение хора, — сказал Софокл актерам, — уже давно началось. Гиппоникос с нетерпением ожидал вас, наконец вы здесь, и мы немедленно приступим к раздаче ролей. Сначала идет роль Антигоны, которую, само собой разумеется, возьмет Полос… Но, — перебил он сам себя, обращаясь к Полосу, — скажи мне, слышал ли ты о прекрасной милезианке Аспазии?

И когда последний отвечал утвердительно, поэт продолжал:

— Если бы мы захотели послушаться этой милезианки, любезный Полос, то я должен был бы просить архонта дозволить мне взять женщину для роли Антигоны. У меня был с ней небольшой спор, в котором она сильно порицала наше обыкновение отдавать женские роли мужчинам и утверждала, что женщине следует дозволить выступать на подмостках. Напрасно ссылался я на маски, которые скрывают лицо и громадное пространство театра…

Полос презрительно засмеялся.

— Как! — вскричал он с негодованием. — Когда я вышел в роли Электры и говорил: «О, божественный свет, о воздушный эфир…», никто не подумал бы, что я не женщина, глядя на мои манеры, слыша мой голос, раздававшийся из-под маски.

— Никто! Никто! — вскричали все.

— А когда я обнимал урну с прахом брата… — продолжал взволнованный Полос.

— Весь театр был тронут и глубоко потрясен! — вскричал Софокл, и остальные согласились с его мнением. — На сцене, — продолжал Софокл, никогда не слышно было более трогательного, более женственного голоса, чем твой.

— Надеюсь, ты не хочешь этим сказать, что мой голос всегда имел женственный характер. Я полагаю, что ты еще помнишь меня в роли Аякса: «О горе мне, что я выпустил эту презренную из рук…»

Голос Полоса при этих словах звучал совершенно иначе…

— Это могучий голос героя! — вскричали все слушатели.

— А мой Филоктет, — продолжал Полос, — помните мое восклицание, когда змеиный яд проникает в мои жилы: «О горе мне!.».

И снова все вскричали:

— Какой страстный голос! Какое естественное выражение ужаса и отчаяния!

— А помните, продолжал Полос, как я в конце трагедии говорил: «…я умираю и прощаюсь с землей, с ее источниками и сладостным питьем…»

— Да, это было прекрасное мгновение, — вскричал Гиппоникос, — но самая лучшая по моему мнению твоя роль — это роль Аякса.

— О, Гиппоникос! — сказал Софокл, — ты вполне справедливо восхваляешь Полоса, но не забывай также заслуг Деметрия и Каллипида: ими также восхищаются во всех эллинских городах, они также помогли победе моих трагедий. — Тебе, Деметрий, — продолжал он, — на этот раз я предоставляю достойную роль Креона, Каллипиду — роль Исмены. Нам нужны еще два второстепенных актера, которые выходят на сцену на несколько минут, но я не хотел бы отдавать этих ролей первым встречным.

— Каждый из нас, — вскричали актеры, — готов изобразить столько лиц, сколько угодно, если только они, конечно, не появляются на сцене в одно и то же время.

— Под маской можно играть все: во-первых, роль Гемона, — сказал Софокл, — так как он появляется только тогда, когда Антигону уже уводят на смерть.

— В таком случае, я мог бы исполнить роль Гемона! — вскричал Полос.

— Роль слепого прорицателя Терезия может взять Каллипид, — продолжал Софокл. — Затем остается еще один страж и один вестник. Этим двум приходится говорить длинный монолог, который должен быть передан, как можно лучше. Нет ничего неприятнее, когда подобный монолог ведется человеком, который едва умеет говорить. Я решился сам взять на себя эти две маленькие роли. В прежних пьесах я много раз выходил на сцену подобным же образом.

Актеры вполне одобрили намерение поэта, и Гиппоникос присоединился к ним.

— Наконец, остается Эвридика, супруга Креона, — сказал Софокл, — она появляется в самом конце трагедии и говорит всего несколько слов.

— Дайте мне Эвридику! — вскричал Полос.