Аспазия - [19]

— По всей вероятности, они желали, чтобы ты был повешен! — крикнул продавец лент из Галимоса, давая волю своему долго сдерживаемому гневу.

Олигарх бросил на говорившего мрачный взгляд, казалось, что он хочет отомстить смелому насмешнику, но, оглянувшись вокруг, он увидел лица, смеявшиеся одобрительным смехом, и так как сам насмешник подошел к нему, как-бы желая схватиться с ним, то он отступил и исчез в толпе народа, двинувшегося по дороге к Пниксу, так как наступил час собрания. Продавец лент, все еще не успокоившийся, обратился к сикионийцу, стоявшему около него.

— Ты слышал, — сказал он, — что позволяет себе говорить в Афинах один из негодяев-олигархов? Они смеют презирать простой народ, потому что мы бедны, как будто вследствие этого мы менее афинские граждане, чем они! Правда, я торгую лентами, а моя жена из нужды уже дважды жила в кормилицах, но закон запрещает упрекать афинских граждан за то, что они бедны. В глазах Паллады я такой же афинский гражданин, как если бы жил в богатом дворце вместо маленькой хижины. Я благодарю богов, что родился афинским гражданином и когда я рано утром иду из Галимоса в город, и предо мною сияет Акрополь с ярко освещенной солнцем статуей богини, мне кажется, что она кивает мне головой и говорит: «Ты также один из моих сынов», тогда сердце во мне бьется от радости и благодарю героя Тезея за то, что он сделал нас, всех детей Аттики, одинаково равными перед законом; и как отличаются наши Афины от всех остальных эллинских городов! Что-нибудь да значит такое управление, как наше, когда все граждане помогают управлять государством! В последние дни я много ломал себе голову, насколько справедливы поступки Перикла. Перикл умен, очень умен — я вполне согласен с ним относительно перевоза в Афины делосского сокровища, точно так же, как с употреблением денег на народ и на постройку нового храма богини Паллады — но мы граждане, с другой стороны, можем и не соглашаться на другие меры, мы можем показать, что мы господа, что мы должны решать дела, что Афинами правит народ…

Так говорил продавец лент из Галимоса, обращаясь к своему знакомому из Сикиона. Затем он вошел в лавку своего приятеля, брадобрея Споргилоса, приказал гладко выбрить себе подбородок и щеки, чтобы в достойном виде появиться на собрании среди других граждан, затем передал Споргилосу свой короб с товаром, чтобы он смотрел за ним до его возвращения с народного собрания. Затем продавец лент вместе с толпой остальных граждан отправился на Пникс. Его новый знакомец из Сикиона не оставлял его, желая узнать от него еще многое. Он мог сопровождать его до самого места собрания.

Холм Пникса есть средний из холмов, возвышающихся на юго-западной стороне города; с северо-восточной стороны он отделяется оврагом от так называемого холма Нимф, а с южной стороны еще более глубокий овраг с обрывистыми, скалистыми краями отделяет его от холма Музиона, самого высочайшего из всей группы. С северной стороны холм отлого спускается к равнине, с восточной — напротив Акрополя, устроена обрывистая терраса, в которой выбита искусственная лестница.

Продавец лент из Галимоса и его спутник поднялись на вершину. У самого конца лестницы стояли лексиархи, наблюдавшие за тем, чтобы никто, не имеющий права бывать на собрании, не переступил его границы. Тридцать помощников разделяли с лексиархами их обязанности.

Народ стремился во внутренность обширного круга, над которым расстилалось голубое небо.

Спутник торговца лент не мог сопровождать его за ограду, так как не был афинским гражданином, но продавец еще на некоторое время остановился, чтобы поговорить с ним.

Сикиониец любопытным взглядом всматривался на площадь за оградой, быстро наполнявшуюся густой массой афинян. На заднем плане он увидал возвышение, на котором помещался большой камень. Этот четырехугольный камень служил подмостками, с которых ораторы говорили с народом; к нему вели с двух сторон узкие лестницы. В древние времена это место было святилищем, а этот камень — жертвенником Зевсу. Напротив ораторских подмостков помещалось несколько рядов каменных скамеек, на которых могла расположиться часть собрания.

Осмотрев все это, приезжий повернулся, и взгляд его перешел с холма на расстилавшийся у его подножия город. Он увидал перед собой Афины, расположившиеся вокруг Акрополя, который возвышался недалеко от Пникса.

Слева от горы Акрополя поднималось другое, более низкое возвышение. Это было священное место собрания Ареопага — святилище Эвменид.

Между тем, толпа у входа за ограду становилась все плотнее, и тут характер афинян выказывался так же резко, как и на Агоре; каждое мгновение раздавались восклицания лексиархов:

— Вперед, Эвбулид! Не болтай так долго у входа!

— Тише, Харонд, не толкайся так сильно в толпе!

— Проходите и пропускайте следующих.

Продавец лент из Галимоса отошел в сторону, чтобы не будучи замеченным строгим лексиархом, еще немного поболтать со своим новым знакомцем, указывая ему на ту или другую личность в толпе.

— Вот, погляди, — говорил он, — на этих двоих, с длинными, косматыми бородами, бледными и мрачными лицами, в коротких плащах и с толстыми палками в руках. Их уши так плотно прилегли к голове, как будто они каждый день привязывают их ремнями, они похожи на атлетов, некогда боровшихся с Олимпийцами. Эти люди, которых мы называем друзьями лаконцев, тяготеют к Спарте, и они желали бы, чтобы у нас было все так же, как там…