Асфальт и тени - [79]

Скураш сел, отодвинув массивное, обшитое зеленой кожей кресло.

— Что будете — чай, кофе? А то ведь компот явно не дали допить.

— Если можно, чай.

— Сделайте один чай, а мне кофе и каких-нибудь печенюшек, — опустившись в рабочее кресло, он отключил селектор и достал из лежавшего на столе коричневого портфеля знакомую Скурашу папку. — Поздравляю, хорошая работа, там есть несколько замечаний и предложений по их реализации, советую принять без обсуждений. Со следующей недели следует переходить к практическим действиям. Неплохо, очень неплохо, а главное — место для базы верно выбрано. Интересно, чем руководствовались?

— Читал ваши книги, знаю биографию и немножко географию размещения воинских частей.

— Хорошо. Забирайте и… смотрите мне, — Плавский предостерегающе погрозил указательным пальцем. — Это первый повод, — заметив, что Малюта собирается вставать, добавил генерал, — второй — вы, кажется, были на пресс-конференции. Каковы впечатления?

— Иван Павлович, вы не обессудьте, но я скажу правду.

Плавский впился в собеседника своими пронзительно бесцветными глазами, зрачки сузились, и Скурашу показалось, что ему в самое нутро проникли два гибких стальных зонда, бесцеремонно разглядывавшие его изнанку.

— Говорите.

— Кажется, про здоровье президента вы сказали зря. Уж больно к этой теме за зубьями ревностно относятся.

— Да вы что все сегодня, сговорились? Перестраховщики несчастные! — Плавский насупился и прикурил новую сигарету от старой. — Четыре с лишним недели кормят народ баснями о необычно твердом рукопожатии Президента, крутят хроники годичной давности. И вы мне говорите — зря сказал? А имею ли я право молчать об этом? Это что, дед моржовый болеет? Нет, Малюта Максимович, это первое лицо государства, гарант Конституции с перепою и переутомления дуба собирается врезать! А вы мне все предлагаете молчать в тряпочку! Так мы черт-те до чего домолчимся! Вон уже все вертушки пообрывали! — Он с раздражением снял трубку массивного белого аппарата с кнопочным набором. — Плавский у телефона!

Послушав собеседника минут пять, он, нахмурив по-сталински слегка рябое лицо, процедил: — Хорошо, — и повесил трубку. — Все достали, и дочки, и жены, и холуи, и холуи холуев, а главное, заметьте, у всех «кремлевка». Вот развели гадюшник…

— Тем и опасна эта ситуация. Конечно, по большому счету, в вашем заявлении нет ничего страшного, наоборот, вы выручаете президента, говоря о его болезни. Мало ли что может произойти, а так — болен, окружение плохое, не досмотрело. Но, Иван Павлович, его плюсы, а ваши минусы, как мне кажется, кроются как раз в его окружении. Кто они и как действуют, пока не знаю, но не исключаю, что в ближайшее время знающие люди помогут мне разобраться.

— Ладно, проехали. Разбирайтесь! Только народ наш — не быдло, его бесконечно дурить невозможно. — И без всякого перехода, поднимаясь, резко хлопнул по краю стола. — Сегодня ночью летим на Кавказ. Все инструкции у Евлампова.

Инструкции у заместителя секретаря Петра Харлампиевича Евлампова, были краткими и отдал он их Скурашу прямо в приемной Плавского.

— Всем сбор в половине четвертого здесь, — он ткнул рукой в пол, — а до этого — по своим планам.

Малюта пораньше смылся домой в надеже немножко поспать. О подобных командировках он жену не предупреждал. Командировка и командировка, ничего особенного. Правда, потом, как правило, когда все открывалось, слезы лились рекой, упреки сыпались градом, маленькие кулачки беспомощно месили его спину, но минут через двадцать в доме восстанавливалось перемирие. Ибо нет на свете семейного очага, у которого бы всегда царил мир.

Поспать, однако, не удалось. Новому жильцу их небольшой уютной квартирки в одном из довоенной постройки домов в районе Старого Арбата порезали уши, и он, мотая головой, натыкаясь на мебель, смотрел на всех непонимающим взглядом своих чистых, только что отошедших от наркоза карих глаз. Жильца звали Гусля, и он, согласно родословной, являлся породистым щенком ризеншнауцера мужского пола, мальчиком, как ласково говорят собачники.

Увидев отворяющего дверь Скураша, Гуслярик с радостным лаем бросился к любимому папочке. Повязка сползла, из не затянувшихся еще ран во все стороны полетели брызги крови. Обрадованный громкими криками Екатерины и Малюты, щенок радостно крутил головой и самозабвенно вилял смешным обрубком хвоста. Стены прихожей, зеркало, одежда, руки и лица старших Скурашей забрызгались кровью. Вечер ушел на уборку и перевязки.

Ровно в три ночи Малюта был в своем кабинете.

Надо сказать, что на новую команду, которая пришла на Старую площадь вместе с Плавским, «аборигены» смотрели как на недоразумение. Им было непонятно, что делают здесь эти люди. Почему приходят ни свет ни заря, а уходят далеко за полночь. За их спинами часто слышалось: да временные, мол, они, такие у нас не задерживаются. И полгода не пройдет, как загремят вместе со своим выскочкой-шефом.

Охрана и служба безопасности тоже первое время дергались, усматривая в ночных сборищах крамолу, будили высокое начальство, а оно с перепугу летело докладывать на сановные подмосковные дачи.