Артузов - [58]

Однажды Федоров застал здесь известного еще с дореволюционных времен поэта Дон Аминадо. Тот читал свои новые стихи…

Запомнились строки:

Живем, бредем и медленно стареем.

Плетемся переулками Пасси.

И скоро совершенно обалдеем

От способов спасения Руси!

Стихи понравились Артузову – прежде всего своей угаданной точностью. Он хорошо знал, что район Пасси – место обитания тысяч эмигрантов из России. Это следовало учесть – его люди легко могли натолкнуться здесь (как и на службах в соборе в дни больших церковных праздников) случайно на старых знакомых…

Наконец Савинков решился… Он едет, и немедленно.

Вызывает из Праги сестру Веру Викторовну Мягкову, собирает и упаковывает свой обширный архив. Наставляет сестру, как следует его хранить.

Сообщает Федорову, что отправляется в Москву не один – его добровольно будут сопровождать Александр Аркадьевич и Любовь Ефимовна Дикгоф–Деренталь. Странная супружеская чета никогда Лубянку особенно не интересовала, но Федоров возражать не стал.

12 августа вся группа (к ним присоединился и Фомичев) прибыла в Варшаву. Остановилась, как всегда, в отеле «Брюль». Сюда Савинков пригласил своих сотрудников, постоянно находившихся в польской столице, поставил их в известность о принятом решении.

15 августа, несколько изменив свою внешность, с паспортом на имя Виктора Ивановича Степанова, Савинков вместе с четой Деренталь и Фомичевым через Вильно выехал к границе. Федоров отправился днем раньше, чтобы обеспечить «окно». На границе Савинкова встретили Федоров, Пузиц–кий и Крикман, которого Фомичев знал как Ивана Петровича Батова – «своего» человека в советских погранвойсках.

Через много лет Ян Петрович Крикман рассказал о том, что было дальше:

«В тот день с утра на границу приехали Пузицкий и Демиденко. Остановились в густых кустах невдалеке от пограничного столба. Ночь выдалась темная. Время тянулось медленно; прошел час, другой, третий – все тихо. Вдруг с польской стороны замигал огонек.

– Это Андрей Павлович, – сказал Пузицкий и пошел навстречу.

Андрей Павлович подавал нам сигнал фонариком. Рядом стояли Савинков, Любовь Деренталь, ее муж, Фомичев и представители польской разведки Секунда и Майер. Пузиц–кий подошел к ним, поздоровался, сказал, что путь свободен. Майер и Секунда остались на своей стороне, а остальные ступили на нашу землю.

Я подошел к процессии, козырнул и в целях конспирации предложил всем сдать оружие, чтобы избежать каких–либо осложнений при дальнейшем передвижении.

Первым протянул мне свой револьвер Савинков, затем остальные. Фомичев, как старый знакомый, подошел ко мне, поздоровался за руку, словно желая показать остальным, что здесь он давно уже свой человек.

Я рассовал их револьверы по карманам и предложил следовать за мной. Чтобы переход границы не показался легкой прогулкой, я повел их по петляющей тропинке к кустарнику. Савинков и Фомичев шли не за мной, а сбоку, обгоняли меня, останавливались, прислушивались. Все было тихо. Мы еще днем предупредили начальника погранотряда, чтобы не выставлял на этом участке пограничников.

Вскоре мы вышли к спрятанным в балке лошадям, запряженным в две тачанки. Здесь, чтобы не вызвать подозрения у местного населения, я предложил «гостям» надеть красноармейские шинели и буденовки. В первой тачанке разместились Савинков, Любовь Ефимовна, Пузицкий и Андрей Павлович в качестве возницы. Во второй – Фомичев, Александр Деренталь и я, кучером у нас был пограничник. Доехали до большого озера в 12 километрах от Минска, сделали привал. Я предложил «гостям» снять шинели и буденовки: пограничную зону миновали и теперь не опасно ехать в штатском. Постелили шинели на траву, сели. Фомичев достал из саквояжа бутылку вина, закуску. Он чувствовал себя хозяином, суетился, и весь его деловой вид убеждал «гостей» в том, что опасность миновала и можно отдохнуть. Разлили вино по стаканам. Пузицкий и я пить отказались.

– Вы с дороги, устали, вам сейчас спиртное нужнее, – пояснил Пузицкий.

Покончив с едой, сели в тачанки, поехали дальше. В километре от города остановились.

– Борис Викторович, – сказал Пузицкий, – в город лучше войти пешком и не всем сразу.

Савинков согласился».

Было около семи часов утра 16 августа 1924 года, когда они вошли в предместье Минска. Здесь из осторожности разделились на три группы: Савинков, Любовь Деренталь и Пузицкий и отдельно от них Александр Деренталь должны были разными маршрутами проследовать в квартиру на Захарьевской улице, 33, Фомичев и Крикман – в гостиницу.

В гостинице Фомичева немедленно арестовали и отправили на вокзал – там уже был приготовлен для приема «гостей» специальный вагон.

Савинкова и супругов Деренталь встретили более приветливо. Дверь им отворил хозяин квартиры – огромного роста богатырь лет тридцати пяти, с добрым округлым лицом – и пригласил в гостиную. Рядом с ним стоял худощавый, примерно такого же возраста мужчина, уже обычного роста и сложения. Это были хозяин квартиры – полномочный представитель ОГПУ по Западному краю^{38} Филипп Демьянович Медведь и заместитель начальника КРО ОГПУ Роман Александрович Пиляр.

В гостиной уже был накрыт стол. Савинкову дали возможность поделиться своими впечатлениями о переходе границы, ближайшими планами. «Так вот ты каков», – думал про себя Пузицкий, глядя на худощавого человека невзрачной внешности, с высоким лбом, редкими волосами и срезанным подбородком. Только глаза, острые, умные, тяжелые, выдавали в нем незаурядную личность.