Артуш и Заур - [3]

— Убирайся на Баилово[1]!

Заур остановился. Обернулся и посмотрел на девушку. Та, увидев, как ее слова подействовали на скупого молодого человека, расхохоталась и стала корчить гримасы. Этот хохот был тут же подхвачен остальными шестью ее подругами, и семь девушек, похожих друг на друга как две капли воды, образовали дружный ансамбль смеха и попеременного высовывания языков.

Заур на мгновение задержал на них взгляд, как будто стараясь запечатлеть навсегда в своей памяти эту картину, затем резко повернулся и продолжил спускаться. В словах цыганки было нечто страшное, ужасное. Что же могли значить эти слова? Что это было? Предупреждение, намек на опасность и необходимость быть осторожным? А может, цыганка прокляла его?.. И ничего нельзя уже изменить? Слова цыганки были неотличимы от коанов буддистских монахов, достигших нирваны. Теперь он сутками должен ломать голову над этим предложением, постигая его смысл. Эти слова были мудрой загадкой, адресованной только ему, Зауру. Он уверил себя в том, что цыганка — ясновидящая и, дойдя до последней ступеньки, обернулся. Цыганки исчезли из виду. Хорошее настроение тоже куда-то улетучилось.

Заур вышел на улицу. Золотая осень заключила древний город в свои объятья. Небеса казалось, сливались с землей. Гулять уже не хотелось. Он огляделся. В десяти метрах пожилой водитель читал газету в желтых стареньких «жигулях». Заур подошел к полуоткрытому окну машины и спросил:

— Добрый день. До мэрии за сколько довезешь?

Водитель оживился и положил газету на панель. По особому шоферскому чутью угадав, что Заур сядет в его машину, он произнес непререкаемым тоном:

— Четыре лари.

— Я еще должен разменять деньги.

— Сынок, видишь, там впереди зеленое окошко?

— Вижу.

— Можешь разменять деньги там.

Заур, кивком поблагодарив водителя, поспешил к зеленому окошку. Грузинский лари, годами конкурирующий с долларом и переживший двух президентов, настойчиво сохранял свою позицию: два к одному. Заур протянул сто долларов усатой толстой грузинке, с трудом втиснутой в истертое кресло внутри тесной будки:

— Пожалуйста, разменяйте всё.

Женщина подержала купюру на свету и, плюнув на пальцы, начала отсчитывать лари. Считала она медленно. Заур нервничал. Наконец, он получил деньги, не пересчитывая, положил в карман и побежал к машине. Открыл заднюю дверь, бросил вещи на сиденье, а сам сел вперед:

— Поехали.

Шофер, что-то бормоча по-грузински, попытался завести машину. Двигатель, такой же старый, как сам грузин, закапризничал и не спешил выполнять приказ хозяина. После нескольких попыток старик неожиданно произнес: «Аллах, Мухаммед, йа Али», еще раз повернул ключ, и двигатель характерно заурчал. У Заура глаза полезли на лоб. «Жигули» тронулись с места и понеслись к центру.

— Отец, откуда вы знаете эту молитву? — не выдержал Заур.

— Какую молитву, сынок?

— «Аллах, Мухаммед, йа Али»[2].

Старик улыбнулся, показывая свои пожелтевшие от табака зубы.

— А ты видно из Баку, сынок.

— Да, из Баку.

— Этой молитве меня научил один азербайджанец. «Если произнесешь ее перед тем, как отправиться в путь, то дела твои обязательно будут в порядке», — сказал он. Прошли годы, но я навсегда запомнил эти слова. Эта молитва не раз меня выручала. Раньше я часто бывал в Квемо-Картли. Борчалы, по-вашему. Вот на этой самой машине! — он энергично похлопал по баранке, — несколько раз в неделю я возил азербайджанцев с Шайтан базара, где они фрукты продавали, домой — в Борчалы…. — А теперь ни у меня, ни у машины нет больше сил на долгие поездки. Мы оба постарели.

Заур смотрел на ленивых грузин, тяжело шагающих вдоль тротуара.

— Понимаю…

— А ты, сынок? Приехал в Тбилиси погулять или…?

— На конференцию.

— Что за конференция? Баку-Тбилиси-Джейхан, что ли?

Заур улыбнулся.

— Нет. Это мероприятие связано с южно-кавказскими конфликтами.

Старик помотал головой и зацокал языком. Краем глаза взглянул на Заура:

— Да проклянет Бог этих политиков! Сукины дети играют судьбами людей. Разве мы хотели войны? Все республики страдают от этого. Вот мы говорим, что советская эпоха такая-сякая, плохая, мол античеловечная. Но ведь тогда такого не было. Была дружба народов, братство. А теперь… вот что творится…

Сказав это, он неопределенно махнул рукой вперед. Заур внимательно посмотрел в том направлении — «МакДональдс», флаги Совета Европы, развевающиеся перед административными зданиями, дорогие бутики вдоль дороги. Может быть, старик махнул рукой просто так, ничего и никого конкретно не имея в виду. А может быть, он протестовал против вестернизации, американизации? Зауру не захотелось это уточнять.

Он просто спросил:

— А разве сами народы не виноваты? Только политики?

Водитель повернулся и заглянул Зауру в лицо. Такого вопроса он не ожидал. Каждый, с кем он беседовал о южно-кавказских конфликтах, с ним соглашался без вопросов. И все его знакомые в один голос ругали политиков. Впервые он видел человека, к тому же азербайджанца, который обвинял не политиков, а народы.

— В твоих словах есть доля правды, сынок. Но есть и другая сторона проблемы. Например, в чем были виноваты азербайджанцы в карабахской войне? Уверен, ты скажешь — это армяне во всем виноваты. На самом деле, правда — виноваты армяне. Но если спросишь у армян, они скажут, что все наоборот. Разве не так?