Артур Конан Дойл - [46]

Перебив негритянскую стражу, дервиши ведут узников через пустыню к Хартуму. Пока они терпят лишь физические страдания, но вот караван оказывается во власти фанатика эмира, который ставит перед пленниками выбор: принять магометанство или смерть.

И тут во всей полноте раскрывается человеческая природа. Католики готовы и рады пойти на смерть во имя веры. Американская девушка вовсе не желает умирать, но покорна воле своей решительной тетушки. Тощий английский полковник бурчит, что лучше покончить все счеты с жизнью здесь, чем быть проданным в рабство в Хартуме; на самом деле его волнует, что обращение в магометанство выглядит не слишком респектабельно. Француз-агностик кричит в исступлении, что готов исповедовать любую веру, но не под воздействием грубой силы. Страсти накаляются до предела во время скачки по пустыне, когда их похитители уходят от погони египетских верблюжьих частей. Наконец тянуть больше нет возможности — каждый должен сделать свой выбор.

«Трагедия в Короско» выполнена в напряженном приключенческом темпе, за которым почти невозможно разглядеть авторскую мысль. Как и в «Старке Манро», но еще сильнее, ощущается в повести присутствие некоего высшего предназначения, действующего во имя добра. Увы, это не для француза. И между строк мы читаем, что, бросая вызов дервишам, почти все пленники, за исключением католиков, руководствуются не столько верой, сколько людской гордыней.

Вот такими размышлениями был занят Конан Дойл, когда в январе следующего года они снова сменили место жительства, перебравшись в Мурленд, поближе к строящемуся дому, чтобы сподручней было наблюдать за ходом работы. Средоточием жизни и осью будущего дома, надеялся он, будет тот самый обеденный стол, что принадлежал его дедушке Джону Дойлу и за которым сиживали великие писатели, художники и государственные мужи отошедшей эпохи. Джон Дойл завещал стол дядюшке Дику. От Ричарда Дойла он перешел к тетушке Аннет, а по ее смерти — к любимому племяннику. С юных лет в этом столе — будто его полированная поверхность до сих пор хранит отражения Скотта, Кольриджа и Теккерея — видел он символ величия. И любопытно, что именно в это время мысли его постоянно возвращались к этому столу.

В жизни Артура Конан Дойла было три поворотных момента. И ни женитьба на Туи, ни ее болезнь таковыми не являются: это были события, безусловно, значительные, но не более. Первой поворотной точкой был разлад с Дойлами из-за неприятия католичества, когда 22-летним юношей затворил он за собой дверь на Кембридж-террас и вышел на собственный путь. Сейчас он приблизился ко второй поворотной точке своей жизни — он повстречался с мисс Джин Лекки.

ГЛАВА IX РОМАНТИЧЕСКАЯ: ДЖИН ЛЕККИ

Шел 1897 год, год бриллиантового юбилея королевы Виктории. М-р Джозеф Чемберлен, министр колоний, убедил своих коллег праздновать его всеимперским фестивалем, который прогремит на весь мир.

Мисс Джин Лекки было тогда ровно двадцать четыре года. Даже не слишком профессионально выполненные фотографии того времени раскрывают ее необычайную привлекательность. Однако фотография не может передать всей цветовой гаммы ее красоты: темного золота волос, зеленовато-карих глаз, белизны нежной кожи и игры улыбчивого лица.

Она была богато одарена музыкальными талантами: у нее было красивое меццо-сопрано, которое она совершенствовала в Дрездене и собиралась продолжить обучение во Флоренции. Джин Лекки происходила из очень древнего шотландского рода, восходящего к XIII веку, к Мали де Легги, и одним из ее предков (невозможно не впасть в романтический тон, говоря о ней или о Конан Дойле) был Роб Рой Мак Грегор. При всей своей хрупкости (она была тонкая и стройная, с маленькими руками и ногами), она отлично держалась в седле, обучаясь верховой езде сызмальства. Джин жила с матерью и отцом, состоятельным шотландцем строгих религиозных правил, в Блэкхите. И неизменно в ее облике мы видим отзывчивость, порывистость, романтичность; кружевной воротник охватывает стройную шею, а глаза (выражение их можно прочесть даже на фотоснимке) вполне отражают ее нрав.

При каких обстоятельствах они познакомились, нам неизвестно, но день, который никогда не забыть ни Джин, ни Конан Дойлу, — 15 марта 1897 года. Это было всего за несколько месяцев до его тридцативосьмилетия. Они полюбили друг друга сразу же, отчаянно и навеки. Его письма к ней, написанные, когда ему шел семьдесят первый год, звучат так, словно их писал человек, всего лишь месяц назад женившийся.

Между тем их взаимная страсть была беспомощной и безнадежной.

Конан Дойл, конечно, не был святым. Мы достаточно изучили его жизнь, чтобы это понять. Он бывал необуздан, упрям, часто не желал видеть своей неправоты, подчас бывал злопамятен. И все же, зная его происхождение, воспитание и убеждения, нам нетрудно предсказать, как он должен был себя повести. Он не мог заставить себя не любить Джин, да и она тоже. Но их взаимная склонность не должна была зайти ни на шаг далее.

Он был женат на женщине, к которой испытывал глубочайшую привязанность и уважение и которая тем более имела на него все права, что была немощна. Он поклялся себе, что никогда не причинит ей боли, и сдержал свое слово.