Артур и Джордж - [42]

— Нет, сэр, ищеек. Странно одно: слушая его голос, голос образованного человека, юриста, я вдруг поймал себя на мысли, что стоит закрыть глаза, и примешь его за англичанина.

— А если их не закрывать, вы вряд ли приняли бы его за лейб-гвардейца.

— Можно и так выразиться, сэр.

— Да. Похоже, что, по вашему впечатлению — с открытыми или закрытыми глазами, — перед вами был кто-то, кто считает себя превосходящим других. Как бы это выразить. Кто-то, кто считает себя принадлежащим к высшей касте?

— Возможно. Но почему подобному человеку захочется резать животы лошадям? Вместо того чтобы доказать свой ум и превосходство, например, растратив крупную сумму?

— Кто говорит, что он и этим не занялся? Откровенно говоря, Кэмпбелл, «почему» интересует меня куда меньше, чем «как», «когда» и «где».

— Да, сэр. Но если вы просите меня арестовать этого субъекта, то полезно было бы найти ключ к его мотиву.

Энсон не терпел такого рода вопросов; они, по его мнению, чересчур часто примешивались к полицейской работе. Какая-то страсть рыться в побуждениях преступника. От вас требуется поймать его, арестовать, предъявить ему обвинение и упечь его на несколько лет — чем больше, тем веселее. Что за интерес зондировать мыслительные процессы преступника, когда он разряжает в вас свой пистолет или разбивает ваше окно. Главный констебль собирался высказать все это вслух, но тут Кэмпбелл просуфлировал ему:

— В конце концов, мы можем исключить материальную наживу как мотив. Ведь он же не уничтожал свою собственность с целью получения страховых денег.

— Человек, поджигающий овин соседа, поступает так не ради наживы. Он поступает так по злобе. Он поступает так ради удовольствия увидеть огонь в небе и страх на лицах людей. В случае Идалджи возможна глубокая ненависть к животным. Вы, несомненно, займетесь этим. Или же, если время нападений следует какой-то системе, если чаще они приходятся на начало месяца, не исключена связь с ритуальными жертвоприношениями. Быть может, таинственный инструмент, который мы ищем, это ритуальный нож индийского происхождения. Кукри или как там они называются. Отец Идалджи — парс, насколько мне известно. А ведь они поклоняются огню?

Кэмпбелл признал, что профессиональные приемы пока не дали ничего, но у него не было желания смотреть, как они подменяются такого рода рыхлыми догадками. А если парсы поклоняются огню, казалось бы, подозреваемый должен был бы устраивать поджоги?

— Кстати, я не прошу вас арестовать этого юриста.

— Нет, сэр?

— Нет. Я прошу… приказываю вам сосредоточить ваши усилия на нем. Днем ведите незаметное наблюдение за домом священника, пусть за ним следят на пути к станции, отрядите человека в Бирмингем — на случай, если он перекусит с этим Капитаном, а после темноты обеспечьте полную слежку за домом. Позаботьтесь, чтобы он не мог выйти с черного хода с намерением резать и не натолкнулся бы на констебля. А он что-то сделает. Я знаю, он что-то сделает.

Джордж

Джордж пытается вести свою жизнь нормально: в конце-то концов, это его право как свободнорожденного англичанина. Но это очень трудно, когда ты чувствуешь, что за тобой шпионят; когда темные фигуры вторгаются в пределы земли, принадлежащей дому священника; когда приходится многое скрывать от Мод и даже от матери. Молитвы возносятся отцом с обычной истовостью и повторяются женщинами столь же тревожно. Джордж чувствует, что все больше теряет веру в защиту Господа. На протяжении суток в безопасности он ощущает себя только в тот момент, когда отец запирает дверь спальни. По временам ему хочется отдернуть занавески, распахнуть окно и обрушить сарказмы на прячущихся там наблюдателей. Какое нелепое транжирство денег налогоплательщиков, думает он. К своему удивлению, он обнаруживает, что становится обладателем темперамента. К его дальнейшему удивлению, это помогает ему ощущать себя взрослым. Как-то вечером, когда он, по обыкновению, гуляет по проселкам, а за ним в отдалении следует констебль, Джордж внезапно оборачивается и встает перед своим преследователем, субъектом с лисьим лицом, в твидовом костюме и с общим выражением, наводящим на мысль, что он чувствовал бы себя особенно как дома в пивной самого низкого пошиба.

— Не могу ли я помочь вам найти дорогу? — спрашивает Джордж, с трудом сохраняя вежливый тон.

— Я сам могу о себе позаботиться, спасибо.

— Вы ведь не здешний?

— Из Уолсолла, если хотите знать.

— Но это не дорога в Уолсолл. Почему вы ходите по проселкам Грейт-Уайрли в такое время?

— Я тоже могу задать вам такой же вопрос.

Каков наглец, думает Джордж.

— Вы ходите за мной по указанию инспектора Кэмпбелла. Это совершенно очевидно. Или вы принимаете меня за идиота? Интересно одно: приказал ли вам Кэмпбелл все время быть на виду, в каковом случае ваше поведение равносильно созданию помех на общественных дорогах, или же он инструктировал вас укрываться, в каковом случае вы абсолютно не компетентный констебль в штатском.

Тот лишь ухмыляется.

— А это касается только его и меня, верно?

— Я вот что скажу, любезный. — И гнев теперь могуч, как грех. — Вы и вам подобные обременяете бюджет общества непроизводительными расходами. Вы уже недели и недели шарите по деревне, и вам нечего предъявить, абсолютно нечего.