«Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Мы умирали, чтобы победить - [17]
— Так точно.
Ни в какую атаку жалкие остатки батальона Глыба, конечно же, не поведет. Это бессмысленно, да и невозможно. Но через час новый вызов по телефону:
— Ну, как? — спрашивает нетерпеливый Соловьев, которого, в свою очередь, пилит командир дивизии.
— Да продвинулись метров на сто, — отвечает Глыба.
— Действуй дальше, чтобы к вечеру траншея была наша!
Когда в очередной раз комбат, убежденный в бессмысленности наших немощных атак, услышал строгий голос командира полка и снова соврал, да будет ложь его святой, что продвинулись якобы еще на пятьдесят метров, майор потребовал:
— Дай трубку артиллеристу!
Спрашивает уже меня:
— Ну, как там пехота, наступает?
— Да, еще продвинулись метров на сорок, — отвечаю, чтобы не подводить младшего лейтенанта: он, бедняга, уже не рад, что за неделю из взводного в комбаты вышел. Жалко ему поднимать солдат на бессмысленную смерть, а командованию не дано понять сложившуюся обстановку на передовой, твердит одно, да и только: давай, атакуй! — лишь бы не затухало наше никчемное наступление.
Между тем немцы, может в отместку за гибель своей роты под моими снарядами, принялись беспощадно обстреливать минами и снарядами наш передний край. Десятки и сотни разрывов вспучились фонтанами земли и болотной жижи. Поднялся страшный грохот, земля заходила ходуном, того и смотри уйдет из-под тебя, и полетишь ты в тартарары. Клубы пыли и дыма окутали наши позиции, бесчисленные смертоносные осколки мин и снарядов заполонили все вокруг. Мы с комбатом Глыбой, его ординарцем и моим связистом всунулись в небольшой, глубиной в метр, блиндажик, чтобы спрятаться хотя бы от осколков.
— И где только немцы снаряды берут, никаких лимитов у них нет, — скорее для себя — не для нас озабоченно проговорил комбат, — как привяжутся, конца обстрела никак не дождешься.
Тонкий слой земли над головой не столько защищает, сколько успокаивает нас, спрятавшихся. Согнувшись в три погибели, мы сидим рядком на глиняном выступе-лежаке в темном убежище, блиндажик постоянно содрогается от близких взрывов, с потолка сыплется земля. Внезапно один из снарядов разворотил угол нашего убежища, солнечный луч врывается в сумрак землянки, высветив густой столб клубящейся пыли. Каждый из нас про себя молит бога: только не прямое попадание! Очередной сильный удар сотряс стенки нашего убежища, и в этот самый момент мой телефонист, сидящий справа от меня, торопливо, плавно, но настойчиво, толчками принялся просовывать мне под мышку свою руку. От страха, наверное, жмется мальчишка, подумал я снисходительно. Когда же его ладонь просунулась наружу, к моей груди, я с удивлением увидел, что на нее надета небольшая консервная банка. Зачем это он банку-то натянул на руку? — недоуменно думаю. Присмотрелся, а это никакая не банка, а головка снаряда — алюминиевый взрыватель! И вовсе не рука это телефониста — 75-мм немецкий снаряд, его алюминиевый взрыватель блестит, как луженая жестянка! Ужас объял меня! Я вдруг все понял: снаряд упал возле блиндажика, прошел сквозь грунт и высунулся из стенки блиндажа — прямо мне под руку! Громко в страхе я закричал:
— Быстро все из блиндажа! У меня снаряд под мышкой!
Все трое находившихся со мною в убежище, услыхав такую ошарашивающую новость, быстро, как разлившаяся ртуть, выкатились наружу. Я осторожно поднял правую руку вверх, чтобы не потревожить снаряд, упал на левый бок и выскочил следом.
Подождав немного в траншее, я все же заглянул в блиндажик. Снаряд на две трети своей длины торчал из стенки. Наверное, у него не сработал взрыватель.
Как же нам повезло! Редчайший случай, чтобы снаряд не взорвался! Нетрудно представить, что было бы, если бы это случилось. А вот и не взорвался!
Для нас, четверых обитателей блиндажа, этот случай был счастливейшим в жизни. Всех ли нас миловал тогда господь или кого-то одного, а другие остались живы благодаря этому одному — сие неизвестно.
Наши гаубицы стояли на взгорке под невысоким бугром справа от хилой рощицы. Кругом болота, и кроме этого места поставить орудия так, чтобы их не видели немцы с земли, было негде. Не нравился нам этот взгорок — как на пупу сидим на нем, пусть и под бугром. Для гаубиц и для себя ночью вырыли неглубокие окопы, насколько позволяли близкие подпочвенные воды. Замаскировали окопы с орудиями масксетками, сверху набросали свежей зелени. Но все равно наблюдателю с неба четыре равноудаленных холмика говорили об искусственности предметов.
Рано утром в небе появилась «рама» — немецкий двухфюзеляжный самолет-разведчик, появилась с утра пораньше, когда в лучах всходящего солнца особенно четко выявляют себя различные цели.
— А вот не засекает она нас, — задрав вверх голову и наблюдая сквозь отверстия масксетки, самодовольно заявил заряжающий Хапов, молодой курносый парень, бывший горьковский колхозник.
— Не каркай, может, и видит, да за мелочь принимает, поважней цели ищет, — солидно возразил ему степенный пожилой замковый Карпов.
— А мы что, не важная цель? Если бы они там, на «раме», знали, сколько пехоты мы перебили, сколько НП и КП уничтожили, да пулеметов не счесть, они бы специально охотились за нами, — подвел итог командир орудия Бобылев, высокий, стройный красавец сержант в хромовых сапогах.
Два бестселлера одним томом! Лучший памятник советским противо-танкистам! В данном издании книга Артема Драбкина «Я дрался с Панцерваффе» впервые дополнена мемуарами П. А. Михина, прошедшего с боями от Ржева до Праги и Порт-Артура.«Ствол длинный, жизнь короткая», «Двойной оклад — тройная смерть», «Прощай, Родина!» — все это фронтовые прозвища артиллеристов орудий калибра 45,57 и 76 мм, которые ставили на прямую наводку сразу позади, а то и впереди порядков пехоты. Именно на них возлагалась смертельно опасная задача — выбивать немецкие танки.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Время неумолимо, и все меньше остается среди нас ветеранов Великой Отечественной войны, принявших на свои плечи все ее тяготы и невзгоды. Тем бесценнее их живые свидетельства о тех страшных и героических годах. Автор этой книги, которая впервые издается без сокращений и купюр, — герой Советского Союза Антон Дмитриевич Якименко, один из немногих летчиков, кому довелось пройти всю войну «от звонка до звонка» и даже больше: получив боевое крещение еще в 1939 году на Халхин-Голе, он встретил Победу в Австрии.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Степан Анастасович Микоян, генерал-лейтенант авиации, Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР, широко известен в авиационных кругах нашей страны и за рубежом. Придя в авиацию в конце тридцатых годов, он прошел сквозь горнило войны, а после ему довелось испытывать или пилотировать все типы отечественных самолетов второй половины XX века: от легких спортивных машин до тяжелых ракетоносцев. Воспоминания Степана Микояна не просто яркий исторический очерк о советской истребительной авиации, но и искренний рассказ о жизни семьи, детей руководства сталинской эпохи накануне, во время войны и в послевоенные годы.Эта книга с сайта «Военная литература», также известного как Милитера.
Герой Советского Союза Дмитрий Федорович Лоза в составе 46-й гвардейской танковой бригады 9-го гвардейского танкового корпуса прошел тысячи километров но дорогам войны. Начав воевать летом 1943 года под Смоленском на танках «Матильда», уже осенью он пересел на танк «Шерман» и на нем дошел до Вены. Четыре танка, на которых он воевал, сгорели, и два были серьезно повреждены, но он остался жив и участвовал со своим корпусом в войне против Японии, где прошел через пески Гоби, горы Хингана и равнины Маньчжурии.В этой книге читатель найдет талантливые описания боевых эпизодов, быта танкистов-«иномарочников», преимуществ и недостатков американских танков и многое другое.