«Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Мы умирали, чтобы победить - [123]

Мы с Морозовым иногда вырываемся метров на сорок вперед, чтобы солдаты видели нас и не мешкали. От меня не отстают разведчик Карпов и связист Штанский. Катушка кабеля разматывается с плеча телефониста, и я могу в любую секунду вызвать огонь своих батарей. Между нами и отступающими немцами расстояние сократилось до ста метров. Стрелять по ним снарядами опасно: осколки будут своих поражать. Между тем немецкая пехота миновала какие-то нарытости грунта. Оказалось, это зарытые в землю вражеские зенитные пушки. Их шесть штук, расстояние между ними метров по тридцать. Из-за брустверов окопов торчат только их тонкие, как ломы, орудийные стволы. Мы их не сразу заметили, да и не сообразили, что это зенитки. Но вот они в упор ударили по нашей наступающей цепи. Сильный и частый треск автоматических пушек сначала испугал нас. Но наступательный порыв был настолько велик, что мы продолжали дружно бежать вперед. Снаряды у этих пушек маленькие, с небольшую морковку, при стрельбе по низко летящим самолетам они очень эффективны, а вот по пехоте — не очень. Взрываются эти снарядики только при ударе о препятствие, и мы не видим их поражающего действия: они пролетают между нами, изредка взрываются у ног, не повреждая даже сапог. От частой стрельбы зениток упали всего только два или три из наших пехотинцев. Я поразить зенитки снарядами не могу: по своим попадешь. Продолжаем неистово бежать прямо на стреляющие в нас малокалиберные пушки. Когда до пушек остается метров сорок, зенитчики не выдерживают и, соскакивая с сидений, бросаются бежать вслед за своей пехотой.

Нам захотелось из немецких пушек ударить по их хозяевам! Самые быстрые из нас — Морозов, я, мой разведчик Карпов и еще какой-то молодой пехотинец — вырвались вперед и устремились к брошенным немцами пушкам. Мне пришлось бежать немного наискосок, поэтому пехотинец опередил меня. Но мы, все четверо, почти одновременно вскочили в сиденья наводчиков. Я быстро развернул пушку на сто восемьдесят градусов, ухватился за рукоятки турели — а на что нажать, чтобы выстрелить, никак не найду! Нет нигде спуска у рукояток, и все! Потом догадался взглянуть под ноги и увидел педаль под правой ногой, с которой от частого нажима немецкого сапога стерлась заводская краска. Обрадовался несказанно! Нацеливаю ствол в спины убегающих хозяев пушек — и только в нетерпении занес ногу над педалью, чтобы поскорее нажать на спуск, как справа раздался оглушительный взрыв, и вся соседняя зенитка окуталась черным дымом. Меня будто молнией пронзило — в мгновение понял, что пушки заминированы, и моя нога, готовая нажать на педаль, автоматически подскочила и замерла. Смертельный ужас охватил меня, на лбу выступил пот, рот приоткрылся, глотаю воздух!.. Поднял глаза, чтобы еще раз взглянуть на соседнюю пушку, а на ее месте — ничего! В следующий миг мое внимание привлек приоткрытый металлический кармашек на броневом щитке пушки: из него торчал уголок тротиловой шашки. Вот она — смерть, приготовленная и мне! Вгорячах выхватил спрятанный в кармашке брусок тола и отбросил его подальше в сторону. Страх от только что пронесшейся надо мною смерти не отпускал, никак не могу успокоиться. Хотя эти переживания длились всего несколько секунд, еще не успели скрыться за домами немецкие зенитчики, а мне казалось, что минула целая вечность. Для нервной разрядки выпускаю по убегающим фашистам длинную очередь из зенитки. И только после всего этого до меня доходит, что своею жизнью я обязан молодому резвому пехотинцу, который опередил меня на десятую долю секунды, буквально за мгновение до меня нажал на роковую педаль. И погиб. Взлетел на воздух вместе с заминированной пушкой. А я остался жив. С горечью посмотрел я еще раз на пустое место, где только что стояла пушка и на месте наводчика сидел молодой пехотинец. Вечная память тому парнишке. Кто-кто, а уж я-то никогда его не забуду. Хоть я и не повинен в его погибели, но получилось так, что своей смертью он спас нас с комбатом и моего разведчика, мы задержали роковое движение и остались живы. Опереди его я, он бы жив остался. Может, и ненадолго, всего до следующей атаки.

А Дьер мы взяли. Удивились: как это так, к чистой окраинной улице городка сразу же примыкает такое же чистое поле озимой пшеницы — и никакого хлама, мусора у крайних домиков! Но особо любоваться было некогда, вслед за убегавшими немцами мы помчались дальше — на Вену.

Глава двадцатая Комбат — это командир батальона

Я преклоняюсь перед фронтовиками, партизанами и тружениками тыла. Все они внесли свой посильный и непосильный вклад в нашу Победу. Тяжело, опасно и страшно было воевать, работать и жить. Многие, очень многие погибли на войне, отдали свою жизнь ради победы над фашизмом. Все мы перед ними в неоплатном долгу.

И все же среди воевавших на первое место я всегда ставлю тех, кто поднимался под пули врага в атаку. С чем можно сравнить тот миг, когда человек, готовый расстаться с жизнью, преодолевая страх, поднимается с земли под пули и осколки, вскакивает, чтобы бежать по пространству, насквозь пронизанному смертоносным металлом? И все это происходит в страшном грохоте, шуме, визге, трескотне и шипении. Стонут умирающие, детскими голосами кричат солдаты-малолетки. Страшно, а подниматься с земли под пули надо. Товарищи твои уже поднимаются. Не поднимешься, испугаешься — поднимут силой, а то и пристрелят как труса и предателя.