«Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Мы умирали, чтобы победить - [108]

Вот и случилось, что обе девицы сошлись на моей персоне — и заревновали друг к дружке. Я, конечно, был целиком на стороне Миланки, хотя и Япанка нравилась мне. У Миланки были стратегические преимущества: она была хозяйкой дома, и именно она выходила меня после контузии, она чувствовала мою взаимность, залогом которой была наша близость: мы с нею уже целовались. Воодушевляла ее и благосклонность к нашей дружбе родителей — им я тоже нравился.

— Какая хорошая была бы пара, если бы вы поженились, — говорил отец Миланки.

Но были у Миланки и слабые стороны — она была дочерью крепкого зажиточного крестьянина, к которому партизаны относились как к представителю буржуазного класса. Япанка же слыла олицетворением партизанской славы, представительницей вооруженных сил и власти.

Наверное, из тактических соображений обе девушки, несмотря на соперничество и внутреннюю нетерпимость друг к другу, большую часть времени находились рядом, имитируя дружбу. Этим они пользовались для того, чтобы быть ближе ко мне и держать друг дружку под присмотром. Однако их непримиримость нарастала с каждым днем и могла в любую минуту прорваться крупным скандалом. Я не хотел их открытой ссоры, потому внешне не выказывал большей симпатии к какой-то одной из них. Хотя Япанка, по всей видимости, догадывалась о нашей с Миланкой близости, поэтому изо всех сил старалась перетянуть меня на свою сторону и была более активной во взаимоотношениях со мною и Миланкой. Безусловно, двадцатилетняя Япанка имела больший любовный и жизненный опыт не только по сравнению с домашней, скромной Миланкой, но и сравнительно со мною, хотя я был на три года старше, имел высокий воинский чин и хорошую боевую закалку.

Несмотря на то что из-за контузии я временно отсутствовал на передовой, я до тонкостей знал боевую обстановку и активно влиял на ход боевых действий из своего штаба. А между делом не только изучал работу штаба, тыловых служб, но и находил время для общения с партизанами, хозяевами дома и девицами. Мои подчиненные с удовлетворением наблюдали за моими амурными делами и в душе радовались, что наконец-то и их командир, вырвавшись по случаю контузии с передовой, пусть и не надолго, но вкусил радость общения со своими сверстницами — а то все бои да бои, обстрелы, ранения, смерти и постоянные, днем и ночью, заботы о том, как бы побольше нанести противнику ущерба и не потерять своих солдат.

Вживаясь в тыловую обстановку, я не без зависти наблюдал совсем иную здесь жизнь, чем у нас там, на передовой, хотя и не старался вмешиваться в нее, тем более менять ее на свой лад. Я просто на правах раненого, наравне со своими подчиненными участвовал в этой тыловой жизни. У нас на передовой и поесть толком некогда, того и смотри, обстрел начнется, земля сыпанет в котелок, а тут, после богатого коллективного праздничного застолья с вином и девушками, офицеры и солдаты могут и потанцевать, и пошутить, и поиграть в игры — молодость берет свое. Мы, на передовой, мечтаем поспать в сухом месте да проснуться живыми. А походить во весь рост, не сгибаясь в три погибели, чтобы не зацепили пули, осколки, а то и снайпер, — неосуществимая мечта.

Смотрю, военфельдшер Костя Матвеев, весельчак и балагур, который на Украине, бывало, чуть не в каждой деревне официально женился: все честь честью, с благословения простачков-родителей девушек, — и тут не теряется. Растянет аккордеон, польется музыка, и люди, наши военные и местные гражданские, закружатся, забыв про все на свете и про войну, конечно.

— Так можно воевать, — беззлобно, но не без зависти заметил как-то Яшка Коренной.

Однажды во время танцев, в круговороте всеобщей толчеи, я вдруг увидел, как Япанка резко схватила за руку Миланку и с силой потянула во двор. Когда девушки скрылись за дверью, у меня невольно родилось опасение, не расправилась бы вооруженная партизанка с доверчивой и наивной своей соперницей. И вдруг слышу — один за другим два пистолетных выстрела! У меня оборвалось сердце. Мигом выскочил во двор, в воображении я уже видел озлобленную Япанку с пистолетом в руке и лежащую на земле окровавленную Миланку. На самом же деле Япанка учила Миланку стрельбе из пистолета. Делала она это не из дружеских чувств к девушке, а с единственной целью: увести Миланку, чтобы она не танцевала со мной.

Я присоединился к их занятию и уже из своего «вальтера» показал обеим, как стреляем мы, и не только по консервным банкам.

Наблюдая и дальше общение двух соперниц, я убедился, что избалованная вниманием мужчин-партизан Япанка с горечью, но признала свое поражение от скромной домашней девочки Миланки.

Вскоре партизаны покинули наш домик, а я ушел на передовую под Сотин. Но все равно, минуя смертельные опасности, я каждый день выбирался с передовой в Опатовац, чтобы встретиться с Миланкой.

Привязались мы друг к другу достаточно серьезно, оттого очень трудным было наше расставание. Миланка и ее родители с надеждой просили меня писать им, а после войны обязательно приехать и жениться на Миланке. Я же, зная наши законы, прощался с Миланкой навсегда. С одной стороны, не думал выжить до конца войны, с другой — знал, что невозможно жениться на иностранке, хотя и подданной союзного с нами тогда государства.