Арти Конан Дойл и Клуб Гробокопателей - [33]

Я узнал, что Брэнд и Хейз оба погибли в атаке, а Эвермор оказался на койке в госпитале неподалёку от меня. Его раны были такими тяжёлыми, что он наполовину утратил рассудок и был уверен, что не переживёт той ночи. Лежа там, я не мог отделаться от мысли, что убийство молодого князя и кража креста навели на нас это проклятье – не только на нас четверых, но и на всю лёгкую бригаду.

Бедняга Эвермор метался в лихорадке и едва мог говорить. Я слышал, как он чуть слышно шепчет:

– Крест… Это крест всё сделал. Лучше бы нам никогда его не видеть!

Я кое-как дохромал до его койки и попробовал успокоить друга.

– Т-с-с, Джонни, – повторял я, – не стоит говорить об этом вслух.

Я прижал руку к его губам, чтобы заставить его молчать, и тут понял, что его дыхание навсегда оборвалось.

Итак, из четверых товарищей в живых остался только я. Я тревожно огляделся. Вдруг слова моего умирающего друга успел подслушать кто-то из докторов или других раненых? Вдруг он без сознания тоже говорил и выдал тайну нахождения креста?

Той ночью, несмотря на пылающую боль своих ран, я выбрался из госпиталя. Я тайно добрался до места, где мы спрятали сокровище, и выкопал драгоценный крест. Я завернул его в холстину и спрятал у себя в сумке, рядом с курительным набором. Так как я стал негодным для дальнейшей военной службы, меня вместе с прочими ранеными через несколько недель переправили обратно в Англию, где я снова встретил свою семью – любимую жену Марту и крохотную дочку Джеральдину.

В последующие годы до меня доносилось немало слухов, которые ходили среди ветеранов Крымской войны. Говорили, что накануне Балаклавской битвы был убит и ограблен молодой русский князь. У него забрали драгоценный золотой крест, стоивший целое состояние. Я слышал домыслы, что крест попал в руки каких-то британских солдат и теперь его прячут где-то здесь, на наших островах.

Источником этих слухов, я думаю, был горячечный бред Эвермора перед смертью. А может, кто-то ещё из моих товарищей по глупости проболтался о сокровище перед самой битвой. Этого я не знал. Однако меня одолевал страх, что кто-нибудь может связать пропажу креста с именем Брэнда, а имя Брэнда – с моим. Так что я постоянно переезжал с семьёй с места на место, чтобы возможные преследователи не могли до меня добраться, и всё время заботился о том, чтобы крест был надежно спрятан.

Наконец мы осели в Эдинбурге около двух лет назад. Вскоре после этого моя бедная супруга скончалась. Здоровье моё было окончательно подорвано, так что я всерьёз задумался, что же теперь делать с проклятым сокровищем. Употребив его себе на пользу, я боялся навлечь нам на головы ещё больше горя, но не мог попросту передать в твои руки, милая Джеральдина, драгоценность, на которой лежит проклятье.

Наконец я схоронил крест под землей, в открытой могиле, за несколько часов до похорон, когда прибыла процессия и поверх сокровища водрузили гроб. Там и покоится крест, в земле на кладбище моих братьев, под знаком «D» и «C» – в честь отважных «Шестисот», как назвал нас лорд Теннисон.

Молюсь о том, чтобы однажды крест обнаружили и использовали вырученные с его помощью деньги на благо выживших в той ужасной атаке. Многие ветераны лёгкой бригады, как и я, получили тяжёлые ранения и впоследствии впали в нищету. Некоторых поместили в работный дом, другие вынуждены жить милостыней. Возможно, однажды Русский Крест можно будет употребить для того, чтобы даровать ветеранам спокойную и достойную жизнь на закате их лет.

Всему описанному здесь я был верным свидетелем, а мне свидетель сам Бог. Теперь я готов встретить последнюю ночь моей души и молю Его о милости и прощении.

Фрэнсис Паултон, бывший солдат Четвёртого лёгкого драгунского полка

19. Умозаключение доктора

Закончив читать исповедь Фрэнсиса Паултона, доктор Хартхилл снял очки и потёр усталые глаза.

– Весьма замечательная история, – провозгласил он. – Весьма и весьма.

– Арти, выходит, ты был прав, когда решил, что «D» и «C» – это римские цифры, – прошептал Свин.

– А ты был прав, что они относятся к лёгкой бригаде, – отозвался Арти.

Джеральдина Паултон в процессе чтения не поднимала глаз, но теперь вскинула голову и глубоко вздохнула, мужественно вынося свою скорбь.

– Хотя мой отец всегда прекрасно ладил с лошадьми и знал о них всё, что возможно знать, ему не удавалось найти хорошую работу. Он сильно хромал на одну ногу, а ещё его мучили головные боли, такие сильные, что они почти сводили его с ума. Матушка бралась за любую работу. Она шила на заказ, стирала бельё, и как только я чуть подросла, чтобы помогать ей, то трудилась с ней наравне.

– Несправедливо, что люди, которые сражались за свою страну, вынуждены вести такую жизнь, – заметил Арти.

Он слишком хорошо знал, с какими трудностями приходится столкнуться семье, стоит её отцу и кормильцу заболеть, и ужасно сочувствовал Джеральдине. На миг ему показалось, что он слышит в её рассказе мрачное будущее собственной семьи.

– Боюсь, в таком несправедливом мире мы живём, – грустно кивнул доктор Хартхилл.

– Как вы уже слышали, – продолжала Джеральдина, – мы часто переезжали с места на место, хотя тогда я не понимала, зачем мы это делаем. Когда же матушка умерла два года назад, забота о больном отце целиком легла на меня. Последние недели своей жизни он был прикован к постели.