– Ой, не могу! Ой, не могу! – стонал он. Но вдруг успокоился и деловито сказал костюмеру: – Так. Вполне прилично. Вполне.
Когда репетиция кончилась, Ляся подошла к Самарину и сказала, что с Артемки снимать костюм не надо, а лучше пусть он, Артемка, ходит в костюме до самого представления.
– Это чтоб привыкнуть к нему, чтоб лучше в нем держаться, – сказала она.
И Самарин с ней согласился:
– Пусть ходит.
Пепс, Кубышка, Ляся и Артемка пошли в ресторан я там обедали.
У Кубышки голова как кувшин и мохнатые брови. Он рассказывает очень смешные истории, но сам не смеялся и смотрел сумрачно, даже сердито.
Угощал Пепс. Он повеселел, поздравлял Артемку с предстоящим дебютом и все улыбался, обнажая удивительно белые зубы.
– Не болит уже тут? – спросил Артемка, показывая взглядом на сердце.
– О, я сегодня очень скажу публик! – Пепс поднял вверх палец. – Очень, очень! – и засмеялся.
Артемка хотел спросить, как это можно «очень сказать публик», когда в пантомиме разговаривать не полагается, но тут вдруг, заглушив на мгновение чинный говор и звяканье посуды, хрипло и дерзко прокричал петух: «Кик-ки-ки-кии!» У метрдотеля вытянулось лицо, официанты заметались между столиками; удивленно оглянулись по сторонам посетители ресторана. Но петуха не нашли, и все остались в полном недоумении.
Потом в фаэтоне поехали к морю. Извозчик все время оборачивался к седокам.
Потом катались на лодке. Артемка сидел на руле, а Кубышка и Пепс гребли. Солнце уходило спать и на прощанье все белое сделало розовым – и цепочки облаков на горизонте, и белый парус английского парохода, и Лясино кисейное платье. Ляся сидела рядом с Артемкой. На ее слабой, будто прозрачной шее Артемка видел маленькую родинку, и от этого ему почему-то было жалко Лясю и хотелось сделать ей что-нибудь хорошее.
В море ясно и тихо. За кормой журчит вода. Лодка несется быстро и то и дело обгоняет другие лодки. Вдруг сипло пропел петух: «Кик-ки-ки-кии!» С соседних лодок донеслись аплодисменты и смех. Заметя, что Артемка открыл в удивлении рот, Ляся рассмеялась:
– Да ведь это же он, Кубышка!
Кубышка усердно греб, сумрачно глядя на закат.
Потом опять ехали в фаэтоне, и извозчик, хоть уже и другой, тоже все время оборачивался к седокам.
Когда подъехали к цирку, уже ярко горели фонари и у входа толпились люди.
Пережитые волнения, плотный обед и катание на лодке так разморили Артемку, что он улегся на дедов топчан и заснул. Там Ляся, кончившая обычный номер, и нашла своего ученика и партнера.
– Артемка! – всплеснула она руками. – Ты спишь? Спишь, когда нам сейчас выступать?!
Артемка вскочил и в испуге уставился на Лясю.
– Как это ты мог заснуть? – удивилась она. – Или ты заболел?
– А где петух? – Артемка протер кулаками глаза.
– Какой петух? Проснись, Артемка!
Артемка обалдело оглянулся и засмеялся:
– А меня сейчас петух в нос клевал.
– Вот тебя сейчас Самарин в нос клюнет, а не петух. Посмотри, как брюки измял. Иди скорее к костюмеру, он выгладит. Да умойся: рожа сонная!
«А правда, – думал Артемка, пробираясь в полутемном коридоре к артистической уборной, – как это я заснул? То всю ночь не спал от страха, а тут сразу…»
Уборная большая, одна на всех мужчин. Вдоль серой стены – длинный деревянный стол, и за столом – актеры. Одни клеят из крепса усы, другие выравнивают при помощи замазки носы, третьи натягивают парики. Тут же ходит от одного к другому Самарин и ругается. Увидя Артемку, он скорчил гримасу:
– Благородное дитя! Сын миллионера! Полдня походил – и уже пузыри на коленях! Кузьмич, разутюжь этого парня. Парикмахер, причеши это чучело.
Но Самарин не только ругается, но и хвалит.
– Гуль, – говорит он, – вы настоящий Пинкертон. Вам и гримироваться не надо. Так сказать, Пинкертон натюрель. Ха-ха-ха!
Потом подходит к Пепсу и фамильярно бьет его по плечу:
– Вот кто душу радует! Негрище чертово! Ну где еще найдешь другого такого для Дика Бычий Глаз? У, дьявол! Так публике и скажу: черного разбойника играет сам черный разбойник! Ха-ха-ха! Натюрель, ха-ха-ха!
Пепс, сидевший против зеркала, не оборачиваясь, прошептал:
– Я тоже скажу публик… Я тоже скажу публик…
– Что ты там бормочешь? – не расслышал Самарин. И, не дождавшись ответа, сказал отходя: – Ты какой-то чудной стал. Из ума выживаешь, что ли?
Артемке вымазали лицо кремом, подвели черным брови и напомадили губы. Ему хотелось вытереть лицо рукавом, но он терпел. К костюму тоже не так-то легко привыкнуть, особенно к галстуку. Галстук сжимал шею, и Артемка не мог понять, зачем он нужен. Вошел грек-хозяин и сердито сказал:
– Слушайте, вы скоро? Публика ужасно волнуется.
– Сейчас, сейчас! – ответил Самарин. Он подошел к зеркалу и тоже накрасил себе губы и напудрился, хоть в пантомиме и не участвовал.
– Ну-с, приготовьтесь к выходу, – сказал он и вышел из уборной.
Артисты двинулись за ним. Пошел и Артемка. В широком проходе все остановились. Там перед малиновой портьерой уже ожидала Ляся с мячом и ракетками в руках.
– На, – подала она ракетку Артемке. – О, да какой ты красивый!.. Ну, не боишься?
– Боюсь, – откровенно признался Артемка. Он подошел ближе и осторожно заглянул в дырочку. Батюшки, весь город собрался! Вверху, внизу, в проходах всюду люди. И все вытаращились прямо на него, прямо в дырку смотрят. Артемка даже руками от портьеры оттолкнулся. Удивительное дело: на базаре, бывало, тоже народу тьма собиралась, особенно в субботу, и Артемке хоть бы что, как-то даже гопака при всех танцевал. А тут все внутри холодеет от страха.
