Артем Гармаш - [92]

— Ой, сынок!

— Что такое? — очнулся Артем, глянул на мать и, не ожидая ответа, перевел взгляд в ту сторону, куда напряженно, не отрываясь, смотрела она.

— Что за люди у нас во дворе?

Вербы на плотине скрывали двор. Артем шагнул ближе к матери, пригнулся и между вербами увидел, что во дворе полно народу.

— Боже мой! — снова вскрикнула мать, сорвалась с места и побежала вниз с пригорка, путаясь в длинных полах кожуха.

Уже за кузницей, на плотине, догнал ее Артем. Догнал, но что он мог сделать, чем успокоить ее? Правда, и уверенности еще не было. Он остановился и стал прислушиваться, чтобы наконец убедиться, есть беда в доме или нет. Если есть, то обязательно прорвется как-то: то ли топор звякнет во дворе, завизжит пила или плач женский взметнется, как это обычно бывает, когда в хате на столе лежит покойник. Топор не звякал, не слышно было и плача — лишь доносился неясный гомон, потом крик и отборная ругань.

Артем догнал мать и, схватив за плечо, остановил.

— Что вы выдумали, мама! Ничего ни с Мотрей, ни с Орисей не случилось.

— Откуда ты знаешь? — глянула на него мать.

— На похоронах так не матерятся.

Тогда мать резким движением сдвинула платок с головы, прислушалась. И тоже, услышав грубую брань, вздохнула с облегчением. Стала медленно, как очень уставший человек, повязывать платок.

— Что там случилось? — спросила взволнованно, но уже без той тревоги, что раньше.

— Сейчас узнаем, — сказал Артем. — Идите себе потихоньку. Без вас обойдется.

А сам, оставив мать, пошел вперед, нарочно не спеша, чтобы в размеренной ходьбе унять свое волнение.

Когда сошел с плотины, первое, что заметил, — глубокую санную колею, которая вела в их двор. Ворота были настежь открыты, и во дворе битком набито народу, в большинстве мужчины. Крайние заметили его сразу же, едва он подошел к воротам, расступились, дали пройти, заговорили негромко:

— Дайте пройти, расступись!

Артем осторожно, чтобы не задеть раненую руку, прошел в середину толпы. И остановился — дальше идти некуда. Прямо перед ним стояли волы, запряженные в сани. Они спокойно жевали жвачку, равнодушные ко всему. Рядом, держа волов за налыгач, стоял Остап, взъерошенный, насупленный.

— Ну, что же вы стали, хлопцы? Берите! — прикрикнул Пожитько Кондрат на двух парней с ружьями — один был в чумарке, другой в шинели, подпоясанной зеленым поясом. — Берите силой! Раз добром не отдает.

Хлопцы подступили ближе, правда, не очень охотно.

— Не подходи! — крикнул Остап и поднял над головой топор. — Не подходи, не поручусь за себя! — И вдруг заметил в толпе брата. Рванулся к нему: — Артем! Да ты только глянь. Ты только посмотри, какой хозяин у нас объявился!

— А в чем дело? — как мог спокойно спросил Артем, хоть уже и сам догадывался.

— Волов не дает! — Остап повернулся к Пожитько: — Самоуправничаю, говоришь? А вчера разве я не приходил к тебе в волость, в земельный комитет? Ведь честью просил — хоть на денек волов из имения. В лес съездить. Ты мне что сказал?

— А то и сказал: нет распорядка такого.

— Тебе так можно!

— Себе весь двор дубами завалил! — крикнул из толпы Муха Дмитро, свояк Остапа.

— Видать, лесной склад надумал открыть! — поддал еще кто-то.

— Возите и вы. Кто вам не дает?!

— Ты не даешь! — крикнул Остап. — Себе возишь, а мне не даешь!

— Своим тяглом вожу. И ты вози. Своим.

— Где ж оно у меня, тягло?! Детвору разве запрягу — так босые. Жену — в сыпняке лежит!

— Не мое дело.

— Ну, так иди ты к чертовой матери, если не твое! Уйди! Душу из тебя вышибу!

— Спокойно, Остап, — подошел к нему Артем и положил руку на плечо. Спросил у Пожитько: — А почему ты в самом деле волов людям не даешь? От кого ты ждешь распорядка?

За Пожитько ответил Трохим Остюк, в рваной солдатской шинели и на костылях:

— Известно, от кого — от пана Грушевского. Из Центральной рады.

— Вот оно что! Ну, от Центральной рады распоряжения такого не будет! — сказал Артем. — Богачи сидят в ней. Им на нужду крестьянскую наплевать. А ты, как видно, за подручного у них! «Нет распорядка»! Брехня! О ленинском декрете про землю слыхал? Вот тебе и весь распорядок.

— Это нас не касается.

— Тебя не касается? Коснется и тебя, будь уверен. — Потом брату: — А ты, Остап, волов отведи.

— Да ты что?!

— На день раньше, позже — значения не имеет.

— Не отведу. Ни за что! Он, выходит, пускай возит?

— А тебе что, жаль? Мало мы на него, на таких, как он, кулаков, горбы свои гнули? Пусть хоть немного отработает.

— Как это понимать — «отработает»? — гордо выпятил грудь Пожитько.

— А так и понимай, как я сказал. Вози, отрабатывай! Или ты думаешь, что из того леса, которым весь двор завалил, новый, еще больший домище себе поставишь? Не выйдет. Ушло ваше время! Погоняй, Остап.

Остап, колеблясь, молча посмотрел на брата, потом глянул на хмурых людей, стоящих вокруг. Поскреб бороду.

— Да хоть бы еще раз-другой съездить. Привезти, что осталось.

— Еще привезешь. Не обязательно сегодня.

Остап подошел к колоде, что лежала тут же, и вогнал в нее топор. Потом взялся за налыгач:

— Гей! — и повел волов со двора.

Вслед за ним пошел и Пожитько с двумя «вольными казаками». Стали и остальные расходиться.