Артем Гармаш - [229]

Так и доложил Гудзий, вернувшись в Князевку. На этом и успокоились было. Неприятно, конечно, было, ведь каких только собак и без того не вешали на лесовиков-партизан, а тут еще и это: грабители церквей или даже «осквернители храмов», как это оглашали попы с церковных амвонов в своих воскресных проповедях. Ну да, как говорил Юрко Середа: «Если не ела душа чеснока…» Так-то так, да вишь… Из рассказа Смирнова выяснилось, как их всех подвел под монастырь Кандыба, вот так ловко обвел вокруг пальца.

— Ну как же ты, Степан Яковлевич, не заметил тогда ничего подозрительного? Неужто втирал очки тебе, не моргнув глазом?

Флегматичный Гудзий повел плечами:

— Теперь, когда знаю, что его работа, много чего вспоминается подозрительного. Что именно? Ну хоть бы его странная осведомленность касательно награбленного: столько-то золотыми червонцами, столько кредитками да серебра больше пуда. Я и схватился за эту ниточку, спрашиваю, откуда у него такие точные данные. Хотя бы глазом моргнул. «Слухом земля полнится. А мы, даром что люди лесные, уши не совсем еще мохом заросли».

— Вот каналья! — даже со стула вскочил Кушнир и, раздраженный, заходил по комнате из угла в угол. Вдруг остановился против Гудзия и пристально посмотрел на него. — А может, ты, Яковлевич…

— Нет, — не дал даже закончить тому фразу. — И чего бы ради стал он меня посвящать в свои тайные намерения, коли уж решил скрыть от штаба? Невысокого ты мнения обо мне, Григорович! Если бы я знал о том, как бы я мог не доложить штабу? Хотя это, конечно, нисколько не обязывало бы меня соглашаться с твоей характеристикой Кандыбиной операции как абсолютной авантюры. Почему авантюра? Из рассказа Петра Максимовича видно, что подготовлена операция была неплохо. А что провалилась, то совсем не потому. Не убереглись от провокатора. Но ведь от этого никто не застрахован.

— «Не убереглись»! Еще удивляться надо, что случилось это только теперь, а не месяц, а то и два тому назад. Сам себя обрек на это. С самого начала. Недаром меня все время беспокоили его сомнительные связи, его неразборчивость в подборе людей, легкомысленное доверие к людям явно сомнительным. Ну кто, например, может поручиться хотя бы и за того же Теличку? Что, устроившись приказчиком у помещика Погорелова, пускай даже и с ведома Кандыбы, служить будет нам, а не против нас? Или Саранчук? Председатель «Просвиты», то ли муж, то ли любовник такой махровой националистки, как Ивга Мокроус? Наверно, не только любовь связывает их. Неужто мало этого, чтобы поостеречься? Куда там! Как личное оскорбление принял мое предостережение на этот счет. Да и в самом отряде, наверно, есть немало таких, — Он снова заходил по комнате, а на ходу говорил отрывисто, под ногу, отчего слова звучали резко и категорически. — Одним словом, не будет толку ни из его отряда, ни из него самого как боевого командира, пока будет сиднем сидеть в своих Подгорцах. Ведь он до сих пор наполовину человек гражданский, считает себя все еще председателем волостного ревкома на своем пятачке размером в один сельсовет.

— А может, это не так уж и плохо, — заметил Смирнов.

— Нет, это плохо. Нам нужен боевой командир, чьи помыслы были бы направлены на вооруженную борьбу с оккупантами и ни на что больше! — возразил Кушнир. — Надо что-то решать с ним… Или вот еще — Злыдень. Кто он такой? Недавний синежупанник. И довериться ему в таком ответственном деле! Немецкий язык хорошо знает. Мало ли что! А теперь и ломай себе голову: несчастный случай это или что-то другое? Каким он чудом выскочил из беды, когда был вместе с Невкипелым? Чудес в природе не бывает!..

Смирнов категорически отвел подозрение Кушнира в отношении Злыдня как явный абсурд. В противном случае зачем бы державной варте разыскивать его? Рассказал про секретный разговор наедине инспектора уездной державной варты Лиходея с тем самым провокатором по фамилии или по кличке Пашко, случайно подслушанный… Не хотел отпускать его из города, так как никто, кроме него, не знает Злыдня в лицо.

Но обстоятельно рассказать о Злыдне Смирнов ничего не мог. Сам в Славгороде не виделся с ним. Узнал о нем от Шевчука перед самым отъездом, — что он в городе, скрывается у своего родича, где-то на Занасыпе. Хотел было даже отложить поездку, но Шевчук настоял, чтобы возвращался в Князевку немедленно. В сложившейся обстановке, в связи с этим провокатором, каждый упущенный час может очень дорого стоить нам, и не только для Кандыбы и его отряда, а возможно, и для самого штаба, если он пронюхал про штаб — кто в его составе и его местопребывание. Поэтому нужно во что бы то ни стало обнаружить его и обезвредить.

Напряженное молчание несколько минут царило в комнате. Нарушил его Кушнир.

— Да, натворил делов бесов Кандыба. Для паники оснований нет, но есть все основания для тревоги. И не будем испытывать судьбу — разойдемся сейчас. А соберемся вечером на том берегу. И ночевать дома не будем. Надо предупредить жену Середы. А Мирославу Наумовну мы еще, наверно, там застанем. Поедем, Яковлевич, завтра в Зеленый Яр. Как твоя «беда», в порядке?

В своем распоряжении Гудзий для выездов по его «парафии» в округе — к подопечным своим селянам, свекловодам, законтрактованным сахарным заводом, имел свой выезд — бедарку и престарелого мерина. И не так престарелый, как ленивый: сколько погоняешь, столько едешь. Поэтому Гудзий не очень любил этот способ передвижения, предпочитал хождение. Но, когда нужно было с кем-нибудь из товарищей вдвоем или хотя и самому, но с какой-нибудь поклажей — литературой или взрывчаткой, — брал из заводской конюшни своего Шайтана и запрягал в «беду».