Артем Гармаш - [155]

— Спасибо, Павлушка, что сказал.

Но Павлу уже трудно было остановиться.

— Думаете, для меня безразлично горе в вашей семье? А ведь это было бы большое горе! Думаете, ваши слезы, тетя Катря, твои слезы, Орися, не терзали бы мое сердце? Знаю, что и сейчас, от этой неизвестности, как оно обернется, не буду иметь покоя. И не вы меня, тетя Катря, благодарите. Я вам скажу спасибо, если настоите на своем и все обойдется благополучно. На этом и прощайте.

— Счастливого пути тебе!

Павло застегнул пальто, надел шапку. И вдруг так, словно бы сейчас только вспомнил:

— Чуть не забыл. Еще у меня дело к вам, тетя Катря. Но это уж я хотел бы наедине. Без свидетелей. Нет, не тебя, Орися, я имею в виду, а… — Повел глазами на постель: Мотря уже проснулась. — Проводите меня хоть за порог. Будь здорова, Орися! Не поминай лихом. А в сочельник, за кутьей, вспомни бездомного бобыля, одинокого на далекой чужбине…

— Вспомним! — тихо ответила девушка.

Выйдя с Катрей из хаты, Павло остановился в сенях и начал без лишних слов:

— Об Орисе хочу. Очень беспокоит она меня. Теперь, когда увидел… Да ведь она совсем больна еще! Беречь ее нужно!

— Бережем. Как можем.

— Я не об этом. Очень некстати Грицько вернулся. Душа болит, как подумаю, что с ней будет, когда все раскроется. Она же ничего еще не знает про Грицька?

— А что раскроется? — настороженно спросила Катря.

— Только Орисе об этом ни в коем случае! Любовницу завел себе Грицько в Славгороде.

— Что ты? — отшатнулась от него Катря.

— Факт!

— Кого? Да и когда? За один день?!

— Разве для этого дела много времени нужно! — Но для большей убедительности молниеносно придумал: — Не теперь. В начале войны два месяца в запасном батальоне служил в Славгороде. Тогда и сошлись. И, видать, не на шутку голову вскружила. За три года войны не забыл. Только приехал в Славгород — и к ней!

— Да что ты мелешь?

— Правду говорю. Ту ночь, когда не вернулся к Бондаренкам, у нее ночевал.

— Ой, горенько! — в отчаянии вырвалось у Катри. Она прислушалась. Нет, не ошиблась. Слабым голосом Мотря звала ее из хаты: «Мама!» И вдруг испуганно заплакала Софийка.

Катря дернула дверь и, вскрикнув, бросилась к Орисе, лежавшей без сознания на полу, возле порога. Тут же, рядом, валялась кружка в луже воды.

— Попросила я напиться, — тяжело дыша, рассказывала Мотря, — она и пошла к порогу. Вдруг слышу — упала.

Но мать и не слушала, ей и так все было понятно. Она упала на колени возле дочки, встряхнула ее за плечи, позвала:

— Орися! Доченька!

Девушка ничего не слышала. Мать хотела взять ее на руки, но не смогла поднять отяжелевшее тело. Оглянулась на двери — так и стояли открытыми, — хотела позвать Павла помочь, но его в сенях не было. И след простыл. Тогда позвала Софийку, вдвоем перенесли Орисю и положили на лавку.

Не скоро девушка очнулась. И с открытыми уже глазами, устремленными на потолок, долго лежала неподвижно. Потом перевела взгляд на мать, не узнавая ее. И вдруг узнала и все вспомнила. Будто пружиной ее подбросило. Но мать придержала за плечи, не дала подняться с лавки.

— Полежи, доченька. Полежи еще!

— Пустите! — тихо и будто совсем спокойно сказала Орися и отвела руки матери. Встала на ноги. Но, не ступив и шага, пошатнулась и, чтобы не упасть, села на лавку. — Нет, — грустно покачала головой, — не в силах идти. Да и куда мне идти? Некуда! Почему я, мама, не умерла тогда? Пока не знала!

— Приляг, доченька. Ничего еще доподлинно не известно. Может, Павло напутал.

— Нет, не напутал. Я и сама, без Павла, знала. Сердцем чуяла. Почему же он три дня не приходил? И не бойтесь, мама, я плакать не буду! Я уж все слезы выплакала за эти три ночи. Лягу я, мама.

— Подожди, постелю. — А потом укрыла легким рядном, погладила по голове. — Вот и засни, умница моя!

Но пока уснула, всего еще было. И тихо лежала, и вскидывалась на постели, словно бы спросонья — от страшного сна, и плакала горестно. Это ей казалось только, что выплакала все слезы, — нет, хватало их еще, горьких… Давно в хату Гармашей, с тех пор, пожалуй, как провожали Остапа на войну, не заползала такая тяжелая, гнетущая печаль. Но наконец, измученная, обессиленная, девушка уснула тяжелым, глубоким сном.

Не проснулась и тогда, когда вбежал Кирилко и с порога, радостный, крикнул во весь голос:

— Бабуся!

— Тсс… — оборвала Катря внука и шепотом спросила: — Чего орешь? Горит где?

— Нигде не горит, — сник хлопец. — Дядя Артем идет.

— Идет — значит, придет.

— Да не один! С Грицьком Саранчуком!

Катря так и застыла от неожиданности! А еще час назад как ждала она этого! Даже уверена была почему-то, что именно так оно и будет: придет вместе с Артемом. И с нетерпением ждала. А теперь… Первой мыслью было поскорее выйти и встретить за порогом, чтобы в хату не пустить. Нужно сберечь Орисин покой, хотя бы этот, кратковременный, пока спит. И так бы она, наверно, и сделала, если бы была целиком уверена, что Павло сказал правду. А сейчас и подавно эта уверенность была поколеблена. Да как же мог Грицько прийти в таком случае? Какую же это совесть нужно иметь? И пока раздумывала, под окнами послышались шаги по скрипучему снегу и голоса.