Артем Гармаш - [154]

Сразу после обеда, не ожидая, пока подъедут сани (Рябокляч обещал прислать своих лошадей — отвезти его на станцию), Павло заторопился к Гармашам. Туда и велел кучеру заехать.

Когда Павло пришел к ним, дома были одни женщины. Мотря спала. Обстановка, на какую Павло и не рассчитывал. Весело поздоровавшись с тетей Катрей и Орисей, он, помня, что в хате сыпняк, отказался снять пальто, отговорившись тем, что ненадолго, и только расстегнулся.

— Но хоть ненадолго, а не мог не зайти! — добавил он, садясь на лавку возле Ориси.

— Спасибо, что не забываешь, — сказала Гармашиха.

— Такое не забывается! — вздохнул Павло и сразу решил: совсем не повредит хоть немного согреть разговор лирическими воспоминаниями. Ибо в словах Катри сегодня почему-то не хватало обычной душевной теплоты, и в молчании Ориси чувствовалась определенная отчужденность. Сделав небольшую паузу, Павло продолжал: — Да и как можно забыть, что здесь, под этой балкой, висела моя люлька! А в детстве за этим столом, в этом красном углу, сколько рождественской кутьи с медом было съедено нами — счастливой детской оравой! Помнишь, Орися? — Это уж было рассчитано не столько на тетю Катрю, сколько на Орисю. — Помнишь, как я, бывало, в сочельник каждый год вечерю, приносил?

— А почему бы мне не помнить! — подняла дивчина голову. — Не так уж я мала тогда была, все помню. Да, кстати… — И замялась немного — сама поняла: не так уж это было кстати. — Зачем ты мне плахту передал? Я не хочу от тебя никаких подарков. И не возьму.

— А я не тебе. Это Наталке-Полтавке, в тебе воплощенной. Для сцены будет тебе.

— Ну, так я в драматический кружок и передам ее.

— Как хочешь, — обиделся Павло. — Но я никогда не думал, что ты такая злопамятная! И за что? Как на исповеди, скажу тебе…

— Не нужно об этом.

— Прости! Забыл, что для меня это табу. Запрещенная тема.

— Ни к чему это все. Да ты сам обещал не говорить больше об этом.

— И, как видишь, слово сдержал. Молчал, как немой, целых четыре месяца. И если сейчас, перед самым отъездом…

Орися перебила Павла, чтобы перевести разговор на другую тему:

— Мама говорит, что ты за границу едешь. Куда же это? И зачем?

Павло очень сдержанно и словно бы нехотя стал рассказывать ей, все время следя за собой, чтоб случайно не прорвалась каким-нибудь неосторожным словом его огромная радость, связанная с предстоящей поездкой. Он хотел создать впечатление у Ориси, что даже и эта поездка не просто служебная командировка, а драматическое событие: вынужденный побег куда глаза глядят, как единственное спасение для него в положении, создавшемся еще тогда, в августе, и за эти месяцы ставшем совсем для него нестерпимым. Глянув на Катрю, целиком поглощенную сейчас своим делом — рассказывала шепотом внукам, Софийке и Федьку, начатую еще до прихода Павла и, как видно, очень интересную сказку, — Павло вынул из кармана письмо и положил в книжку, лежавшую на столе перед Орисей.

— Прочитаешь, когда уеду, — сказал тихо. — И очень прошу — прочитай до конца. И внимательно. Вреда, не бойся, не будет. Наоборот. Особенно если учесть, что обстоятельства сейчас в корне изменились.

Орися внимательно и настороженно глянула не него:

— Ты о чем?

За окном — слышно было — подъехали и остановились сани, Зафыркали лошади.

— Вот уже и по мою душу! — сказал Павло и поднялся. — Сколько ни сиди, перед смертью, как говорят, не надышишься!

Стал прощаться. Пожимая Орисину руку, Павло почувствовал слабое пожатие ее пальцев. А грустные глаза на осунувшемся лице смотрели сейчас на него более приветливо, чем раньше. «Слава богу!» — вздохнул с облегчением. Но вместе с тем понимал, насколько неустойчиво еще у нее это настроение. Нужно было его чем-то закрепить. И внезапно придумал.

Прощаясь с Катрей, спросил про Артема, надолго ли приехал. Катря, немного удивленная этим вопросом, насторожилась, зная об их взаимной неприязни, за последнее время переросшей в открытую вражду, и ответила неопределенно — мол, толком и не знает. Должно быть, пока рука заживет. Павло возмутился:

— Что вы, тетя Катря, «пока заживет»! Да ни в коем случае! Что, ему жизнь надоела? Не сегодня, так завтра ему непременно нужно из Ветровой Балки уезжать!

И на расспросы встревоженной матери выложил, как обстоит дело. Ведь все эти дни гайдамаки ищут его в городе. Удивительно, как они сюда до сих пор не догадались заглянуть. Но что будет дальше? Ведь эта дура Приська, Гусака жена, разболтала уже на все село. А разве можно поручиться, что не найдется кто-нибудь в Ветровой Балке… Артем мастак врагов наживать. За один вчерашний день не одного приобрел! Начиная с Антона Телички, кончая помещиком Погореловым. Да и сама Приська, поехав к мужу, разве не выболтает? А искушение большое: немалую награду объявил атаман куреня за голову Артема. Это же факт!

— Сохрани и помилуй! — ужаснулась Катря.

— То-то и оно!

— Мама! — умоляюще прижав к груди руки, просила Орися. — Ну, скажите ему! Пусть сегодня же не ночует дома!

— Это было бы самое лучшее, — поддержал Орисю Павло. — Только не говорите, что я предупредил. Знаете сами, какой гонористый. Узнает — мне назло заупрямится. Дурень ведь. Считает — если мы с ним политические противники, не в одной партии, так уж и личные враги. А я ему не враг! И не такое сердце у меня, как он думает, шерстью обросшее. Человеческое!