Артем Гармаш - [149]

С особым интересом слушали рассказ Овсия Куницы, вернувшегося всего несколько дней тому назад из Смоленска, где он лежал в госпитале.

О жизни в «большевистской России» после Октября ветробалчане кое-что, конечно, знали и раньше. Ленинские декреты о мире и земле вот уже второй месяц волновали Ветровую Балку. Номера газет, где были напечатаны эти декреты, были зачитаны до дыр и переходили из хаты в хату. Многие выучили декреты наизусть. И в общей беседе, когда завязывались долгие и страстные дебаты по этим наболевшим вопросам, всегда оказывался кто-нибудь из таких «подкованных». Но хватало и иных «грамотеев» — прилежных читателей эсеровской «Боротьбы», которые искусно орудовали редакционными комментариями к этим декретам. Они использовали их по-своему, как большевистскую пропаганду — и только. Поэтому очевидцы, такие, как Овсий Куница, были для всех счастливой находкой.

Главным образом, конечно, расспрашивали Овсия о том, как русские крестьяне проводят в жизнь большевистский декрет о земле. Как поступают они с помещичьей землей и с имениями. Овсий подробно рассказывал. Хотя и не довелось самому побывать ни в одной деревне там, на Смоленщине, но разве мало приезжало в госпиталь к раненым родичей из деревень. Да и сам, когда стал поправляться, бывало, каждый день на базаре среди приезжих крестьян терся. Приглядывался, расспрашивал. Делят землю. И хозяйство делят. И помещиков — в три шеи из имений. Тех, которые засиделись, сами не удрали, заблаговременно.

— Не то что у нас! — заерзал на пеньке от возмущения Дудка Лука и уж хотел… но невольно глянул на Левчука да только челюстями повел. — Не от нас Погорелов бежит, а к нам! И что он себе думает?!

— Терешка спроси, — улыбнулся Левчук. — Он, слыхать, вчера за ужином по чарке с Погореловым пил. Знать, и об этом была речь.

— А конечно, была! — в тон ему ответил Терешко. — Думает, что дураков на его век еще хватит.

— Боюсь, короткий век определил сам себе!

Вот так, начавшись с шутки, и зашел разговор про ветробалчанскую жизнь. Сначала Терешко подробно рассказал о вчерашнем собрании батраков, на котором был избран батрацкий комитет в составе Омелька Хрена, деда Свирида и его, Рахубы Терешка; о постановлении собрания обратиться к сельскому обществу с заявлением-просьбой учесть при разделе земли и имущества помещика и их, батрацкие, интересы. Чтоб не пустить людей по миру. И советовали наилучший выход: организовать в экономии прокатную станцию рабочего скота и инвентаря, а также племенные пункты. И, наконец, подсказывали в своем постановлении, как поступить с помещиком Погореловым. Чтобы и без насилия, но и без поблажек. Запрячь водовозного Чубарика в розвальни, да и отвезти на станцию — пусть попробует хоть напоследок не под медвежьей полостью, а на соломке!

— А я бы и Чубарика не гонял! — сказал Куница. — А повесил бы ему котомку через плечо с краюхой хлеба да щепотью соли — и дуй на все четыре!

— Не выйдет, Овсий, — сказал Клим Гончаренко, — ведь власть под защиту взяла Погорелова. Видал, как Рябокляч да Пожитько нянчатся с ним? А тут еще и Павло Диденко их нынче настроил!

В ответ на расспросы Гончаренко рассказал, что утром ему наказали явиться в волость. Пошел. Оказывается — партийное собрание эсеров.

— А при чем?

— Вот то-то! Ни сном, ни духом! Докопался-таки: оказывается, еще летом, когда записывал Колюжный в «Просвиту», так заодно и в эсеры вписал. Да разве только меня одного? И Йосипа Сороку, и Грицька Передерия. Ну, выматерили мы Колюжного и ушли.

— Вот и зря! — сказал кто-то. — Коли уж попал, хоть бы послушал, о чем они.

— Закрытое собрание. Выставили! Ну, да я, правда, цигарку все же выкурил в коридоре, у двери. Диденко Павла послушал. Потом новая учительница слово взяла. Бедовая бабенка! Как она чихвостила Рябокляча и Пожитько! За что? Да разве, стоя за закрытой дверью, толком разберешься! И мне рикошетом попало.

— А тебе за что?

— Мертвой душой обозвала! Вот убежденная! Для нее — ежели ты не эсер, то уж и мертвая твоя душа. А о тебе, Грицько, с похвалой отзывалась.

— Обо мне? — удивленный, повернулся к Климу Грицько.

— Вот таких, говорит, геройских людей, как Грицько Саранчук, в партию нужно привлекать, а не всякие там мертвые души. Намотай, Грицько, на ус!

— Да ну тебя… с ней вместе! — крепко выругался Грицько. И только Артем из всех присутствующих правильно понял причину его раздражения.

— Ну, а насчет земли, имения, что Диденко привез из уезда? — направил Клима на более интересную тему Овсий Куница.

— До Учредительного собрания и думать не моги! Напоминал про драгун в девятьсот пятом году.

— Вот и дурак! — вскочил на ноги Левчук. — Даром что ученый!

— Пускай он это своей маме рассказывает, — поддержал Левчука Тымиш Невкипелый. — Девятьсот пятый год! Сравнил!

В разговорах и не замечали, как время шло. Вновь прибывшие, не здороваясь, чтобы не мешать беседе, молча располагались возле костра. А затем и сами вступали в разговор. Так продолжалось, пока в селе не зазвонили во все колокола.

— Ну что ж, братцы, может, хватит ждать? — спросил Петро Легейда. — Времени было достаточно. Кто хотел прийти…