Артем Гармаш - [146]
— Да почему ж на дурня?
— А потому. От вас теперь всего можно ожидать. Напрактиковались на войне. Сегодня продашь, а завтра натравишь кого-нибудь. Как Титаренко Луку. А рожь пополам. Вот оба и в выигрыше!
— Да бог с вами, Архип Терентьевич! Вот что значит голова хозяйская! Сам бы до такого, ей-бо, не додумался!
— И опять-таки, чего тебе так приспичило? Ночью?
— Потому как сегодня непременно нужно от нее избавиться. Не найду покупателя, хоть в прорубь бросай!
Такой поворот дела уже заинтересовал Гмырю. И своей таинственностью, и тем, что была надежда приобрести нужную вещь почти даром. «Пять пудов, больше не дам», — решил он. Но прежде чем назвать эту окончательную цену, поинтересовался, естественно, что же случилось. Но Хома при служанке не хотел говорить. И тогда Гмыря, хотя и с большой неохотой, провел чужого человека в «круглую» комнатку, служившую ему спальней. Закрыв за собой дверь и не предлагая Хоме сесть (да и сам не присаживаясь), Гмыря без лишних слов спросил Хому о причине.
— Да что я, для того с фронта бежал, чтобы снова туда попасть?! Дураков нет!.. — И рассказал, что нынче вечером Петро Легейда наказывал всем беднякам, кто имеет оружие, идти на облаву завтра. На волков будто бы.
— А почему же только беднякам?
— Вот то-то. В самую точку попали. Облава — только повод. Невкипелые да Артем Гармаш хотят отряд Красной гвардии в селе организовать. Вот и придумали. Чтобы собраться в безлюдном месте. Кажись, и командира выберут завтра. А раз уже и командир будет, считай, что снова в солдатчину, как кур во щи, попал. Так будь она неладна, эта винтовка! Восемь дадите?
— Десять, а не восемь, глупая башка твоя! — сказал Гмыря, прикидываясь возмущенным. — Или, думаешь, на твоей беде наживаться буду! — Оторопевший Хома Гречка растерянно моргал глазами. — Ежели, конечно, согласишься на мои условия.
— Сказывайте.
— За винтовку я даю тебе десять пудов ржи. Но не сразу. По два пуда в месяц. Сказать бы — в рассрочку.
— Э, вы хитрые, Архип Терентьевич, — зная хорошо Гмырю, заподозрил в его предложении какую-то каверзу Хома.
Но Гмыря сердито перебил его:
— Говорю, глупая башка, — так и есть! Чего ты боишься? Что я, мошенник? Так я же не беру сейчас винтовку у тебя — понял? Не беру. У тебя останется, пока не выплачу все сполна.
Хома в тяжелом раздумье долго мял в руках свою облезлую солдатскую шапку. Наконец:
— Так это же мне в отряд придется…
— А как же! Ежели другие вступают, так и тебе нужно. Не быть же тебе белой вороной среди них.
— И на облаву завтра?
— Непременно! — живо подхватил Гмыря и сразу же, поняв, что явно показывает свою заинтересованность в этом чужом для него деле, поспешил прикрыться шуткой: — Если не волка, авось хоть зайца подстрелишь. С мясом к празднику будешь. Колоть небось нечего?
— Какое там «колоть»! — махнул рукой Хома. — Без хлеба сидим. С той поры, как дома, почитай, ни разу еще хлеба досыта не поел.
— Ну вот, видишь! А завтра после облавы приходи вечером. Захвати с собой пустой мешок. Первый платеж — два пуда дам. А в понедельник смелешь. Во вторник жинка и тесто замесит. Вот и наешься хлеба досыта, по горло! Ну, так как, договорились?
Хома колебался еще, мял свою шапку, но потом наконец согласился. Без особого, правда, удовольствия.
— Ну что ж, нехай будет так! — сказал, вздохнув.
Вернулись на кухню. Хома взялся было за дверную щеколду, собираясь уходить, но Гмыря остановил его, подошел к столу, взял из-под рушника ковригу только выпеченного хлеба и, разрезав пополам, одну половину дал Хоме.
— Вот спасибо! — обрадованно благодарил тот, едва сдерживаясь, чтобы не начать тут же есть.
— Не, ты не говори «спасибо», — ответил Гмыря. — Ты не нищий, чтобы я тебе милостыню ради Христа подавал. Это — задаток. В счет восьми пудов.
— Как восьми? — оторопел Хома. — Десяти!
— Вот и имей с тобой дело! — возмутился Гмыря. — Легче — с цыганом. Сам же сказал: «Давай хоть восемь».
— А вы меня глупой башкой обозвали и сказали, что не восемь, а десять.
— Ты хоть людям не рассказывай, а то засмеют. Просишь восемь, а я даю десять. Так только глухие торгуются. Видать, и ты недослышал.
И убедил-таки Хому.
— Нехай будет восемь, — пожал плечами Хома. Потом отломил кусок хлеба, словно скрепляя этим договор, сказал с полным ртом «прощайте» и вышел из кухни.
А Гмыря вернулся в «круглую» комнатку и в темноте сел на кровать, глубоко задумавшись. Разговор с Хомой его очень взволновал. В таком состоянии не хотелось идти к гостям. Нужно хоть немножко успокоиться. И лучший способ для этого — еще раз спокойно, не горячась, все продумать. Прежде всего он похвалил себя за благоразумие. Не то чтобы два пуда ржи так уж много значили в хозяйстве, но разбрасываться пудами тоже не след. Тем более что еще неизвестно, будет ли какая польза от всего этого. Вот если бы Хома не был таким недотепой. Ну, да, как говорят, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Уж одно хорошо — что будет свой глаз в том отряде, или, можно сказать, во вражеском лагере. И пусть Рябокляч и Пожитько попробуют тогда пренебрегать им и его советами!.. Сами на поклон придут.
Но особенно размечтаться именно Пожитько ему и не дал. Гмыря даже вздрогнул, услышав раскаты басовитого голоса в зале (задумавшись, он не слышал, как тот прошел через сени). «Пришел-таки. Ни стыда ни совести. Ну что ж, пеняй на себя, если сгоряча словом каким крутым огрею!»
Александр Иванович Тарасов (1900–1941) заявил себя как писатель в 30-е годы. Уроженец вологодской деревни, он до конца своих дней не порывал связей с земляками, и это дало ему обильный материал для его повестей и рассказов. В своих произведениях А. И. Тарасов отразил трудный и своеобразный период в жизни северной деревни — от кануна коллективизации до войны. В настоящем сборнике публикуются повести и рассказы «Будни», «Отец», «Крупный зверь», «Охотник Аверьян» и другие.
За книгу «Федина история» (издательство «Молодая гвардия», 1980 г., серия «Молодые голоса») Владимиру Карпову была присуждена третья премия Всесоюзного литературного конкурса имени М. Горького на лучшую первую книгу молодого автора. В новом сборнике челябинский прозаик продолжает тему нравственного становления личности, в особенности молодого человека, в сложнейшем переплетении социальных и психологических коллизий.
С одной стороны, нельзя спроектировать эту горно-обогатительную фабрику, не изучив свойств залегающих здесь руд. С другой стороны, построить ее надо как можно быстрее. Быть может, махнуть рукой на тщательные исследования? И почему бы не сменить руководителя лаборатории, который не согласен это сделать, на другого, более сговорчивого?
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».