Артем Гармаш - [101]

Катря, на него глядя, невольно сморщилась. И только Омелько поставил пустой стакан на стол, поспешила сказать:

— Закусывай скорее! Во рту все попечет!

А Омелько вытер шапкой усы и ответил:

— Пускай печет. Во рту. Может, хоть немного, хоть ненадолго от сердца оттянет!

И не стал закусывать. Поблагодарил и пошел к дверям. Возле порога взял кружку и, зачерпнув из ведра воды, с удовольствием выпил чуть не полную кварту, попрощался и вышел из хаты.

IV

За завтраком Артему удалось все же узнать от Мусия о причине, заставившей его с Тымишем пуститься на всякие выдумки. Ведь конь-то был убит во время стычки с гайдамаками, в Славгороде. Почему было не сказать правду?

— Тымиш настоял. Этого еще не хватало, дескать, чтобы потом целый год насмехались — как Невкипелый революции «помогал»! «Хватит с меня и того, что фамилия Невкипелый».

— Не его вина, что пуля в коня попала.

— То же самое и я ему говорил. А он свое: «Не хочу! Благими намерениями нечего хвастаться. Сотню винтовок пришлось в овраг сбросить». — «Да не хвастаться, а нужно ведь людям как-то объяснить». — «Все равно. Придумайте, дядя Мусий, что-нибудь, вы же мастак на такие дела». Ну, а ежели нужно, так я и пустил трошки хвантазии… — От выпитой чарки Мусий раскраснелся, в прищуренных глазах забегали лукавые бесенята. — Я бы еще и не то! Не только Киргиза. У меня уже вся картина была готова: как Тымиш сцепился с гайдамаком, не отдавал коня. Как культей дал ему в ухо и сбил с ног, да уж, мол, другие подбежали на выручку… И снова Тымиш не дал: «Врите, дядя Мусий, да не завирайтесь! Кто ж поверит? Где же синяки после драки?»

— А ты сам и не догадался… — пошутила Катря.

— Как не догадался! Предлагал Тымишу: «Давай наставлю пару». Не захотел, дурень.

— С охотой поделился бы своими, — сказал Остап и повел головой. — Ох, и гады! Дезентиры проклятые! Да не так мне даже их побои — карабина жаль! И до чего же солдат на войне свыкается с оружием! Пока чувствуешь, что ремень режет тебе плечо, все будто бы в порядке. И сильный ты, и независимый. А отобрали — и снова как вол, что только и ждет: вот-вот хлестнут его кнутищем!

При этих словах Остап порывисто встал и вышел из-за стола.

— Ну что ж, лесорубы, позавтракали, отдохнули. Ты как, Мусий?

— Взялся за гуж, не говори, что не дюж! — ответил тот без всякого энтузиазма. Чувствовалось, с какой охотой посидел бы он сейчас еще за столом со своими соседями, хорошими хлопцами, к которым еще с детства как к сыновьям относился. Да еще — если бы послать Кирилка к бабке Евдохе за другой бутылкой!

А в это время Кирилко настороженно ждал: что же скажет ему отец?

— А ты, Кирилко? — обратился Остап к сыну. — Может, после отцовской ложки по лбу забастовку объявил?

— Нет, батя, поеду! — обрадованный, выскочил из-за стола хлопец. И скорее под стол — за сапогами.

— Ты не спеши, — остановил его отец. — Полезай еще на печь, погрейся. Пусть волы хорошо поедят. А вы, мама, чтоб не терять времени, найдите мне какой платок или тряпицу, чтобы шею… Сейчас Мусий мне пострижение сделает.

Вынул из-под лавки низенькую табуретку и сел посреди хаты. Мать подала платок и ножницы.

— Да у тебя и стричь-то нечего, — беря ножницы, сказал Мусий.

— Хоть немного. По бокам, затылок. Одним словом, тебе виднее. — И, помолчав, добавил: — Отдаюсь в твои руки!

Мусий начал стричь. Не спешил. Прошло минут десять. Но сколько можно! Наконец закончил. Осмотрел свою работу.

— Ну, никак все! — Но Остап продолжал сидеть, придерживая за концы платок под бородой. — А может, — пошутил Мусий, — с разгона косить и дальше?

— Как, и бороду? — притворно испугался Остап. Хотя именно из-за этого и затеял он свое «пострижение». Потому — отслужила уж свое борода. Но не знал, как это сделать. Ни с того ни с сего — вроде и неловко перед домашними. Вся надежда была на Мусия. Может, он «обоснует» как-то. И не ошибся.

— Ну зачем она тебе нужна?! — вошел в азарт Мусий. — Что ты — купец или сиделец в монопольке? Ты же рабочий человек. А нам это ни к чему! Небось за день десять потов с тебя!

— Это правда, — охотно согласился Остап. — Вот и сегодня. И в лесу, да и в той балочке… Боюсь одного: как бы детей не перепугать.

— Не испугаешь! — уверенно сказал Мусий. — Вот ежели бы ты где-то на стороне, да и ввалился готовый в хату. А то ведь у них на глазах твое преображение произойдет!

— Ну, так как же, ребята, а? — шутя обратился Остап к детям. А они, не отрывая глаз, как завороженные, смотрели на отца и дядю Мусия.

Федюшка ничего не ответил, будто бы и не к нему речь. А Софийка чуть усмехнулась и пожала худенькими плечиками: мол, как знаете, батя, так и делайте.

— А правда, Остап, — вмешалась мать, — и зачем она тебе? Да в нашем роду никого и не было с бородой никогда.

— Все! — решительно сказал Мусий и не долго думая откромсал полбороды. Стриг теперь с явным удовольствием.

Остап взял с колен прядь бороды, долго мял в руке, наконец сказал задумчиво:

— А все-таки жаль. Такая борода — дорогая!

— Что и говорить! — согласился Мусий. — В городе, в паликмахерской, немалые деньги можно бы взять.

— Я не о деньгах. Не тем дорога. Может, если б не она, то и не сидел бы я сейчас с вами. А где-нибудь сгнил бы уж давно в братской могиле…