Артефакты древних могильников - [57]

— О торте? — спросила Ализе уже более мягким и не таким враждебным голосом.

— Торте? — Даххарст засмеялся. — Нет, только не о торте, сладкое я не ем. Скорее, о сочненькой жареной курочке. Ее я бы съел, не задумываясь, — он так на нее посмотрел, что сомнений, кого бы он на самом деле с удовольствием «съел», не оставалось. — Ализе, те женщины — суррогат, а по-настоящему хотел я только тебя. Знаешь, — усмехнулся, вспомнив что-то Даххарст, — как я определял, могу я к тебе уже вернуться или нет? Я закрывал глаза и представлял, что это ты в моих объятиях, это тебя я целую, и если, открыв глаза, я видел, что прокусил кожу девушки до крови, то я оставался еще на день. Я понимал, что второй раз не могу совершить ту же ошибку, что в первую брачную ночь. Что хочу, чтобы ты меня хотела так же, как и я тебя. Я понимал, что если в будущем хочу быть счастливым, не сдерживать и не контролировать себя каждую секунду, то именно сейчас я должен быть особенно бережен и осторожен с тобой.

— Ты и сейчас сдерживаешься? — удивилась Ализе.

— Еще как сдерживаюсь, сейчас я все делаю только для тебя, надеясь в дальнейшем получать и свою часть удовольствия, — не скрывая далеко идущих планов, засмеялся Даххарст.

— Ты бы хотел, чтобы я… — Ализе недвусмысленно намекнула о ласках, которые когда-то хотела ему подарить.

— Нет, нет, нет! — Даххарст, изобразив гримасу священного ужаса на лице, двумя руками прикрыл свое сокровище. — Я еще не могу доверить его тебе. Я еще помню свой стресс, когда увидел его в твоих зубах.

— О чем ты тогда говоришь? В чем себя сдерживаешь?

Ализе и сама не заметила, как так случилось, что ссора, грозившая расставанием, переросла в обсуждение самых интимных, самых сокровенных моментов их жизни.

— В чем? — глаза Даххарста хищно блеснули, и он за долю секунды намотав ее волосы на кулак, закинул голову Ализе назад и таким поцелуем, периодически переходящим в покусывание, поцеловал ее шею, что девушка охнула от боли. — Это называется страсть, — как ни в чем ни бывало, продолжил Даххарст. — Я хочу ее утолять, хочу утолять только с тобой, но хочу, чтобы такие поцелуи вызывали не крик боли, а стон страсти.

— Такое разве возможно?! — поразилась Ализе.

— Не просто возможно, а так именно и будет, но только со временем, когда ты, как женщина, полностью раскроешься и осознаешь пределы своего желания.

…Ализе с раздражением топнула ногой, теперь она понимала, что тогда он запутал ее в словах, в ощущениях, убедил, что он гораздо опытнее, умнее, даже мудрее, и знает, как правильно поступать. А ей пришлось просто смириться с его доводами, принимая все, как есть.

Ализе вдруг довольно улыбнулась. Хоть она в тот момент и вела себя, как наивная дурочка, но зацепить его она все же смогла. Она вспомнила, как тогда, понимая, что все равно его простит, она посмотрела ему в глаза и попросила:

— Поклянись, что больше мне не изменишь!

Он в ужасе закатил глаза и спросил с невыразимым отчаянием в голосе:

— Неужели придется отказаться от трех любовниц, которых мне полагается иметь при моем статусе?!

— Трех любовниц?! — Ализе была искренне поражена, впрочем, она слышала что-то такое. Якобы у Темных совсем нет моральных принципов, и считается не только вполне нормальным, но даже обязательным наличие любовницы или любовника. Вроде даже это каким-то образом влияет на статус и положение при дворе Правителя Темных. И тут же новая мысль поразила ее: получается, что и ей придется завести любовника?!

— А-а-а мне, — как всегда, заикаясь от волнения страха или удивления, спросила Ализе, — а мне скольких любовников надо иметь?

Глаза Даххарста стали черными, он в бешенстве стиснул Ализе за плечи.

— Только попробуй, только посмей, — прошипел он.

Ализе стало даже немножко страшно… восхитительно страшно. Такая волна счастья захлестнула ее, когда она почувствовала, насколько сильно он ею дорожит, насколько сильно ревнует.

— А как же ты? Можешь мне не говорить о ваших нравах, обычаях и порядках. Я больше не прощу измену и никогда не смирюсь, и не буду делить тебя с любовницами!

Лицо Даххарста сменило жесткое, и даже жестокое выражение, появившееся, едва он подумал об измене Ализе, на более мягкое и нежное.

— Ализе, — ласково сказал он, — мне никто, кроме тебя не нужен. Я хочу быть только с тобой. Десять лет я день и ночь думал о тебе, плохо, хорошо, но думал. Ты вошла в мою жизнь, в мои мысли, в мое сердце, ты — одна-единственная, и больше никто.

До чего же ей было приятно слушать такие слова! Наверное, в эту самую секунду она и полюбила его окончательно и бесповоротно. И все-таки мысль о нравах, царящих во дворце, тревожила ее.

— А не станешь ли ты в таком случае предметом насмешек? — забеспокоилась она.

Дахарст засмеялся так, что ей стало обидно. Заметив, как она нахмурилась, он тут же прижал ее к себе и прошептал в ушко:

— Ализе, моя репутация во дворце такова, что связываться со мной, а тем более, отпускать ехидные замечания по поводу моей личной жизни, никто не решиться. Все понимают, насколько плачевно это может для них закончиться. Мне нужна только одна женщина, правда… — тут он так понизил голос, что Ализе его едва расслышала, — чтобы я мог вести себя с нею так и делать с нею все то, что мне хочется.