Артамошка Лузин - [55]
Но примет таких не было.
Часть четвертая
Братский острог
Синяя река гладкая, с отливом. Лижет она берега — крутые яры, играет волна желтым песком, на солнце переливается. Тишина вокруг, лишь чайки-рыболовы, рассекая размашистыми крыльями воздух, с криком падают на гладкую равнину воды и плавают белыми цветами.
Чалык и Артамошка с трудом пробираются через прибрежные заросли и осторожно шагают по авериной тропе. Первым реку увидел Артамошка. Солнечный луч отблеском брызнул по глади реки. Артамошка невольно сощурился:
— Река!
— Худая река, — бросив беглый взгляд, мрачно ответил Чалык. — Синяя река — счастья на ней нет…
Оба замолчали. Подошли к крутому яру, опустились на золотистый песок и сладко задремали.
По реке неслась песня. Песня плыла, рвалась и терялась, утопая в бесконечной синеве. Артамошка приподнял голову. Песня приближалась.
— Что это? — испугался Артамошка, не открывая глаз. — Никак, сон?
Ухо поймало первые неясные слова, которые принес прибрежный ветер. Ветер бросил слова, и вновь все затихло. Артамошка отрывисто дышал, рвалось и металось сердце. Он всматривался в блеск реки. Но вот наконец донеслись с реки дорогие, понятные слова:
И катилось эхо, и неслась по гладкой равнине бунтарская, раздольная, хмельная песня. Артамошка вскочил, а за ним и Чалык.
Песня неслась близко, плыла над головой, а сердце Артамошкино чуяло радость.
Вместе с песней из-за крутой горы выплыли стружки остроносые. Ветер трепал паруса, взлетали весла, и резали стружки синюю гладь, оставляя за собой бугры волн да снежно-белую пену.
Гремели людские голоса:
Дрогнуло сердце Чалыка, он сжал в руках лук храброго Саранчо. В страхе перекосилось лицо:
— Лючи!..
С криком Чалык пустился бежать в тайгу. За ним кинулся и Артамошка.
Стружки повернули круто к берегу. Грохнули выстрелы, черные клочья дыма повисли над рекой. Артамошка и Чалык притаились в прибрежных зарослях. Со стружков бросились люди в воду и кинулись на берег.
— Лови лесных!
Артамошку схватили за ворот чьи-то руки-клещи и подняли на воздух. Слетел малахай, и рыжие Артамошкины волосы вздыбились копной. Перепуганные глаза его встретились со злыми глазами разъяренного человека. Артамошка глянул человеку в лицо, голубые глаза человека расширились, руки бессильно опустились, и, пятясь назад, он закрестился. Артамошка вытянулся и смущенно сказал:
— Тот… Тот и есть!
Артамошка ближе подошел к незнакомцу, пристально всмотрелся:
— В Иркутском городке бывал?
— Бывал.
— Не тебя ль били смертоносно купцы Парамоновы?
— Били, били… Но какие купцы, мне то неведомо.
— Сенька! — надрывался чей-то охрипший голос. — Хватай!
— Хватай! — орали со всех сторон.
Артамошка увидел, как волокут перепуганного Чалыка, и бросился к нему:
— Пустите, то мой брат!
Опешили люди, остановились. Сенька Косой вылетел вперед, ударил себя в грудь, сорвал с головы рваную шапчонку:
— Люди вольные! Парень — Иркутского городка беглец. Крещеная душа!
— Брешешь! — раздались голоса.
Сенька кричал:
— От его птичьего уменья жив я остался!..
Тут же, на кругу, поведал Сенька своим товарищам о том, как спас его от смерти птичьим пеньем Артамошка.
— Чей будешь и откуда? — спросил Артамошку высокий широкоскулый мужик с живыми, умными глазами и глубоким красным шрамом через весь лоб.
Артамошка подумал: «Однако, сам атаман».
— Артамон я, сын Лузинов, Иркутского городка жилец.
— Чей? — удивленно переспросил мужик.
— Лузинов!.
— Лузи-инов? — нараспев протянул мужик и топнул ногой. — Люди вольные, слыхали? А?
— Слыхали!
— Тятеньки моего изделье! — обрадовался Артамошка и показал на рукоятку ножа, который висел на пояске мужика.
— Этот парень либо оборотень, либо обманщик: сыном нашего атамана Филимона прикинулся.
— Единым разом дух вырву! — схватил за шиворот Артамошку высокий мужик. — Крещен?
— Крещен! — прохрипел Артамошка.
— Кажи крест!
Артамошка с трудом засунул руку за ворот, вытащил крест, показал. Вокруг послышалось:
— Крещена душа!
— А тот крещен? — указал мужик на свернувшегося в клубок, связанного Чалыка.
Артамошка осмелел:
— Лесной тоже крещен, — и, подскочив к Чалыку, быстро и ловко выдернул из-за пазухи Чалыка медный крест.
— И этот крещен! — удивились мужики.
Никто не заметил, что ловкий Артамошка из-за пазухи Чалыка вытащил свой же крест, который он до этого мигом сорвал со своей шеи и зажал в кулаке.
Артамошку и Чалыка привели к стружку с крутым носом и размашистым парусом. На высоком помосте возле кормчего стоял сам атаман вольной ватаги и сердито торопил людей. Атаман стоял без шапки, ветер трепал русые с проседью волосы, из-под расстегнутого ворота серой домотканной рубахи чернела волосатая грудь.
Филимон узнал сына; они обнялись.
— Артамошка, сынок!.. Эй, люди, дивитесь, какова встреча! В темной тайге сына повстречал! Не зря сполохи поздние горели на небе, сны в голову мне лезли приметные…
— Поздние сполохи, атаман, завсегда примета добрая: то к удаче, сказал Сенька.
