Артамошка Лузин. Албазинская крепость - [132]
Описав об этом Азии обычае, казни равном, перо бросаем ибо словеса складно на лист не идут. Юноша же наш, Николка, ему мы поведали тайну китайских жонок, плачет слезно — слезы отроку прощаются: сердцем он ласков, душой кроток и много жалостлив.
Июля 4 дня.
Пометы кладем спеша. Хоть и жара нестерпимая, шубу на плечи вскидываем. Таков обычай. Посольство наше богдыхан пред свой престол зовет. Какова удача обретет на этот раз?
Уповаем на бога…
Июля 6 дня.
Поход наш к богдыхану остался без удачи. Неуспех велик, и тяжек конец. Царь китайский молод, и хоть умен и учен, заносчив и не в меру горд. Мы же, посол царский, в холопство перед ним не пали и честь Москвы и русского царя держим крепко. Царь же китайский лукав и скрытен. Фердинанд Вербист успел нам шепнуть, что хоть китайский богдыхан и молвит о пресветлом царе Руси и его грамоте непотребное, ближним же своим наказ дает тайком и поучает их так: „К отцу моему не бывало эдаких грамот от белого царя; надобно эту грамоту в стараниях беречь, как самую предобрую весть“.
Китайские князья да бояре безмерно упрямы, тому упрямству их не сыскать пределов. Повелевают беглеца Гантимура им вернуть, а то-де Гантимур вам дорого станет и кровь прольется большая.
Товары наши по-прежнему ругают и бесценят: и соболей, и лисиц, и сукна, и кумач.
Каковы упрямцы?!
Июля 10 дня.
В суетах провели мы день до ночи. Китайский живописец с нас, посла царского, писал лик и одеяния. Асканья-амбань увещевал, говоря, что обличье наше китайскому богдыхану для его золоченых хоромин надобно. А еще сочли за можное дать богдыхану икону Спаса святого для знакомства. Люди посольства нашего посчитали это за богохульство и дела наши — противобожьими; грозятся нас, посла царского, в ересях попутать и ложное кладут и угрожают нам, особливо Никифор Венюков и грек Спиридон. Истинно в писании помечено: „Слепцам всюду рогатины чудятся“.
Июля 11 дня.
Фердинанд Вербист с тайным человеком прислал нам грамотку, в ней писал о новых происках богдыхановых близких людей. Кровные родичи, сановники китайского двора, а с ними и сам богдыхан всю ночь думали, как отписать ответный лист русскому царю. Тот лист сотворил дядя богдыханов, в нем прописал грубости и обиды престолу светлого русского царя.
Поутру приехал асканья-амбань, и наши дары, данные богдыхану, обозвал данью. Отдарков не дал, а повелел встать на колени и принять от него поминки, какие даются победителем в позор побежденному. В гневе те поминки мы отвергли, сказав:
„Кажется нам чудом, что богдыхан счел подарки великого русского царя данью. Весь свет знает: великий царь Руси и могуч и богат, от многих народов дань получает, сам же никому никогда не платит и не платил“.
Памятуя слова государя нашего, Алексея Михайловича, сказанные нам при отъезде посольства, мы доподлинно передали их вельможным людям богдыханова двора: „Бог благословил и передал нам, государю русскому, править единой и великой Русью и с гордостью и правдой рассуждать со всеми странами на Востоке, на Западе, на Севере и на Юге…“
А асканья-амбань в обиде ответ держал таков:
„Богдыхан — суть бог земной, равного ему на земле не может быть“, Асканья-амбань приказал собираться к отъезду из Пекина в Москву, пока богдыхан не разразился гневом, от коего спасенья-де никому не сыскать.
Вечером, хоронясь, пришел к нам Фердинанд Вербист. „Богдыхановы люди, — молвил он, — прослышали о расколе в русском посольстве и тому рады“. Мы проведали у Вербиста, каковы скрытые думки богдыхана и его советников, спросили, боится ли он русской силы? На то Вербист клялся: маньчжуры перепуганы силой и храбростью казаков на Амуре, строением славной крепости Албазин, она стоит скале подобна. Листа ответного русскому царю не отпишет богдыхан, дабы можно было пойти войной и крепость разорить, а казаков повывести вконец, земли на Амуре-реке захватить…
Июля 15 дня.
На дворе посольства нашего шум и переполох. В паланкине, шитом шелком, принесли носильщики колая — главного богдыханова посланца, мужа важного, надутого, строптивого. Повелел колай собрать немедля всех людей посольства. Из паланкина кричал тонкоголосо:
— Будете ли грамоту богдыхановой светлости принимать, упав на колени?
Люди нашего посольства молчали. Колай пуще гневился, кричал громче. Тогда грек Спиридон, а с ним и другие в робости отвечали:
— Будем!
Мы же, посол царский, тому воспротивились:
— Такому позору не бывать! Как писан лист великому царю будет? И не написано ли в грамоте обид владыке Руси?
Колай, словно оса жалючая, вскипел, замахал рукой:
— Принимайте, как мы повелеваем!..
Грек Спиридон и его ближние, числом малым, сказали колаю:
— Пусть писан лист по-вашему, примем! Посол Николай нам не указ. Мы — дети боярские!.. Сами по себе властны!..
Иные же люди посольства противились, отвечали:
— Не примем! Царскому послу подвластны!..
Дабы лист тот позора ради не принять, надумали мы хитрое, требуя до зари будущего дня помешкать, — мол, мудрость древняя такова: „Многажды примерь — единожды отрежь“.
Июля 16 дня.
Заботы наши тщетны, товары царской казны и людей посольства, как и прежде, мертвой грудой лежат при дворе. А богдыхановы люди лукавством преисполнены, на уме держат думку свою: тот товар при нашем спешном отъезде задаром иметь.
В повести «Артамошка Лузин» перед читателями предстает сибирский городок XVII века с маленькими покосившимися домишками, разбросанными, точно кочки по большому болоту, в окружении царских кабаков и обжорок. А рядом стеной стоит нетронутая дикая тайга.Как жили обитатели Иркутского острога, кто правил в нем, каков быт и нравы эвенкийского народа, что связывало Артамошку Лузина с эвенкийским мальчиком — об этом вы узнаете из повести.
Историческое повествование об освоении Сибири и Дальнего Востока.Построил когда-то на Амуре даурский князь Албазы кочевой городок, но разрушил его казак Черниговский, а на месте городка возвел крепость. Стали ту крепость называть Албазинской. Вот в нее-то и привел по Амуру свою дружину Ярофей Сабуров. Неспокойный у него характер, не может он долго оставаться на одном месте, тянет его на простор. Верилось ему: там, где-то за нехоженой тайгой есть неведомая, счастливая земля. Превыше всего для Сабурова казачья вольница, но в глубине души его живет гордость русского человека, готового даже жизнь отдать ради славы и чести Родины.
Повесть о талантливом эвенкийском мальчике Топке. С первых же страниц вы ощущаете шорохи таежного леса, слышите легкий треск веток — и сразу же веет чем-то непривычным, чуточку экзотичным.Рисунки художника Н. А. Андреева.
Старейший писатель-сибиряк Г. Кунгуров — автор популярных исторических повестей «Артамошка Лузин», «Албазинская крепость», романа «Наташа Брускова», сборника рассказов «Золотая степь», сказок.«Оранжевое солнце» — повесть о современной Монголии. Герои ее — прославленный пастух Цого, внуки его Гомбо и Эрдэнэ.Повесть говорит о вечной мудрости народа. Новое не отметает старое и бережно хранится.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.