Ароматы кофе - [18]

Эмили выдохнула дым в потолок:

— Вы снова флиртуете со мной, Роберт.

— Нет, я угождаю вам, а это совсем не одно и то же. Женщина как феномен — украшение. В этом секрет ее успеха.

— Сомневаюсь, — со вздохом сказала она, — что смогу превзойти вас по части украшательства. В отличие от украшения, я не собираюсь всю жизнь пылиться на полке. Теперь давайте все это оставим и вернемся к работе. Наше обоняние несколько подпорчено, но, возможно, удастся произвести еще несколько оценок.

Какая досада, подумал я, что Эмили Пинкер принадлежит респектабельному среднему буржуазному сословию, а не богеме или когорте шлюх. Было в ней что-то бойцовско-вызывающее, и я находил это совершенно неотразимым.

В первые же недели работы в конторе у Пинкера я постиг то, что теперь сделалось для меня совершенно очевидным, а именно: крайнее вероломство слов. Возьмем, к примеру, слово лекарственный. Для одного человека это может означать острый запах йода; для другого — тошнотворно-сладкий запах хлороформа; для третьего — густое терпкое тепло бальзама или микстуры от кашля. Или же слово маслянистый. Позитивное это прилагательное или негативное? На этот вопрос я отвечаю так: если описывает ощущение влажной крошки, как от крошащегося бисквита, возникающее от перетирания в пальцах только что смолотых кофейных зерен, тогда — позитивное. Если описывает ощущение на языке готового кофе, — крепкого, густого, в противоположность водянистому, — это тоже хорошо; но при описании вкуса кофе чрезмерно жирного до омерзения, такое определение не годится. Таким образом, нам надо выявить не только вкус наших сортов кофе, но еще те слова и выражения, которые мы используем для его описания.

Или возьмем слова такие: запах, благоухание, букет, аромат, отдушка, обоняние. Означают ли они одно и то же? Если да, то почему? Не имея слов, обозначавших различные виды запахов — запаха зерен, аромата смолотого кофе, букета кофе в чашке, — мы приспосабливали имеющиеся слова к собственным нуждам. Вскоре на этом пути мы отказались от традиционного языка и перешли на свой тайный диалект.

Я постиг и еще кое-что: едва мы начинаем исследовать наше восприятие, оно становится все более осязаемым. Линкер утверждал, что чувство вкуса у меня развивается, — выражение вполне очевидное, хотя в то время я еще слабо осознавал, что на самом деле это значит. День ото дня росла во мне уверенность в собственных суждениях, точнее, в предлагаемой мной терминологии. Я уже, кажется, входил в состояние синестезии, когда все чувства в тебе становятся взаимосвязаны, когда запахи превращаются в цвета, вкус становится зримым, и все раздражители физического свойства ощущаются столь же сильно, как эмоции.

По-вашему, это фантазии? Вот вам примеры. Дым — огонь, потрескивающий в ворохе сухих осенних листьев; прохлада в воздухе, острота вдыхаемой свежести. Ваниль — теплый и чувственный запах, пряно пахнущий остров, прогретый тропическим солнцем. Смолистый — густой едкий запах сосновых шишек или скипидара. Все сорта кофе, если вдуматься, имеют легкий запах жареного лука: одни — вне всякого сомнения отдают также сажей, свежевыстиранным бельем, свежескошенной травой. Другие тяготеют к фруктово-дрожжевому запаху свежеочищенных яблок, в то время как у третьих — крахмально-кисловатый привкус сырого картофеля. Иные напомнят вам даже не один аромат; мы открыли некий сорт кофе, совмещавший запахи сельдерея и ежевики; еще один, в котором сочетались нотки жасмина и пряника, а третий вызывал в памяти шоколад с едва ощутимым привкусом свежих хрустящих огурцов… И постоянно все это время Пинкер, то врываясь к нам, то исчезая, осведомлялся о наших успехах выкриками: «Ну, что обнаружили?» или «Можно проникнуть к нему в Душу? Может быть, там роза? Дойдем до Совершенства — какая именно роза?»

Это превратилось в наваждение. Однажды вечером, прогуливаясь по Стрэнду, я услышал выкрик: «Поджарь-ка!» и уловил жаркий запах орехов с подпаленной на угольях скорлупой. Я обернулся: у жаровни стоял парнишка, засыпая в бумажный кулек грецкие орехи. Это был точь-в-точь аромат «Явы» в момент, когда первые струи воды ударяют по зернам. В другой раз я оказался в книжной лавке на Сесил-Корт, перелистывал томик стихов, как вдруг меня осенило, что запах воска на хорошо сохранившихся кожаных переплетах почти идентичен послевкусию йеменского кофе «мокка». Или обычный запах смазанного маслом темно-коричневого тоста вызывал в памяти индийский «майсур», и тогда ничто уже не могло удовлетворить меня, кроме чашечки этого самого напитка, — теперь я перетащил к себе в комнату некоторые образцы, чтобы иметь возможность утолить свою страсть в момент пробуждения и одновременно прочистить мозги.

Ибо обычно по утрам я вставал с тяжелой головой. Дни я проводил с Эмили и Адой; свои вечера и свой аванс я тратил на девиц с Веллингтон-стрит и Мейфэр. Приведу один памятный случай с крошкой из заведения миссис Коупер на Олбимарл-стрит, она спросила, чем я занимаюсь. Когда я объяснил, что поглощен органолептическим анализом вкусов и запахов, мне ничего не оставалось, как обнюхать ее киску и сообщить, что именно я вынюхал (для официального оглашения: мускус, персик, мыло «Пирс», раки); когда она с гордостью поделилась с другими девицами, те потребовали, чтобы я проделал с ними то же. Я разъяснил им принципы коллективного апробирования, на моей постели собралось их четверо или пятеро. Опыт оказался наиинтереснейшим, и прежде всего потому, что каждая имела свое явное отличие — основная, как водится, нота мускуса, присутствовавшая в той или иной степени у каждой, сопровождалась широким спектром индивидуальных запахов — от лайма до ванили. У одной оказался непонятный запах, его я никак не мог определить, хотя понимал, что он мне знаком. Подобно забытому имени он преследовал меня весь вечер. И лишь на следующий день до меня дошло, наконец, что это такое. Так пахнет цветущий терн: ароматно-медовый запах сельских улочек весенней порой.