Ароматы - [72]

— Эй, что это вы?

Она сразу перестала. — Простите… — Ви хлюпнула носом.

Он вынул из кармана брюк большой носовой платок и подал ей. Она вытерла глаза, высморкалась и вернула ему платок. «Какое счастье, — подумала она, — иметь таких родителей», — но ему сказала другое: — Я до сих пор никогда не говорила по душам со сверстником…

У дверей гостиницы он легко поцеловал ее в губы.

— Наверное, вы завтра уедете?

Она кивнула. Майк спросил, может ли он позвонить ей, когда будет в Нью-Йорке, и она ответила: — Обязательно.

После трех часов сна Ви поехала на вокзал; Майка на платформе не было. Она села в первый же поезд до Нью-Йорка.

5

Октябрь — ноябрь 1968

Считают, что апрель — лучший месяц для Парижа, а для Нью-Йорка это октябрь. Ясные, бодрящие дни, золотое пламя листвы в парках, стаи перелетных птиц в голубом небе.

В один из таких дней Ви отправилась на работу пешком и шла, глядя на золотые деревья, которые в восточной части Центрального парка сменялись удивительным разноцветьем: листва сверкала алмазным блеском и напоминала драгоценные мозаики из аметиста, рубина, топаза и переливчатого опала — камня, соответствующего месяцу рождения Ви.

Во время таких прогулок у нее часто возникали идеи, связанные с работой, и она сразу садилась за стол и записывала их в специальные блокнотики в черных обложках. В таких случаях, входя в офис, она просила Илэйн не обращаться к ней, так как яркие мысли, не записанные сразу, быстро таяли в памяти, как облачка в небе.

Серию блокнотов с записями обрывков мыслей, идей, названий она завела по совету Филиппы, которая назвала их «книги озарений». Ви часто перелистывала их, находя подходящую к случаю запись для решения сегодняшних проблем.

Недавно она удачно разрешила первостепенной важности «проблему Армана». Ви поручила ему особую линию работы, которую он должен был выполнять исключительно собственными силами, без какой-либо помощи и руководства. Арману идея понравилась, он сам предложил название: «линия А» — буква, с которой начинались имена Анны и Армана, и в то же время первая буква алфавита, что подчеркивало чрезвычайную важность направления. По «линии А» производились духи особого качества и неповторимого аромата, не серийно, а в очень небольших количествах; флаконы нумеровались, как бутылки редчайших вин, и на каждом флаконе Арман ставил свою личную подпись.

Сейчас Ви придумала девиз «серии А», который можно будет печатать ниже подписи Армана: «Несравненно». Она предложит этот девиз, когда Арман обратится к ней за советом.

Зазвонил телефон. Ви нахмурилась, удивляясь, почему Илэйн не выключила его; потом, посмотрев на часы, увидела, что уже ровно одиннадцать — прогулка стоила ей получаса рабочего времени, и пора было возвращаться к деловым обязанностям. Вздохнув, она сняла трубку.

— Мадемуазель Джолэй? Говорит Юбер Монтальмон. — Имя прозвучало как колокол, но Ви не могла его вспомнить. Голос был красивый. — Мне нужно поговорить с вами.

Ви стукнула себя по лбу, удивляясь собственной забывчивости. Монтальмоны были ведущими парфюмерами Европы, и их имя звучало не менее громко, чем Шанель. Конечно, Илэйн недаром включила телефон — у нее-то не бывает приступов забывчивости. Председателем компании был старый Анри Монтальмон; звонил, очевидно, его сын и наследник, вице-председатель, работающий под контролем отца, не хотевшего выпускать дело из своих рук, хотя по возрасту давно мог уйти на покой. Память как будто озарилась вспышкой. Арман рассказывал ей историю Жолонэй, на которого он работал в Париже. Монтальмоны в течение столетий были соперниками Жолонэй. Один из них поджег фабрику и магазин Клода Жолонэй, и линия парфюмеров в этом роду прервалась, на трон парфюмерии воссели Монтальмоны. Линию Жолонэй возобновил наниматель Армана, надеявшийся возродить свою династию. Но история повторилась — его фабрика и магазин сгорели дотла во время войны.

— Да? — ответила она в трубку. — Когда вы желаете поговорить со мной?

— Дорогая мадемуазель! — голос вибрировал мягко, как виолончель. — Не окажете ли вы мне честь пообедать со мной сегодня вечером?

— Честь была бы оказана мне, — откликнулась она весело и кокетливо, удивляясь себе, — эта манера была для Ви необычной. — Но, к сожалению, я не могу ее принять. — Она должна была обедать с Филиппой и Мэрреем Шварцманом, которого Филиппа рекомендовала на место заведующего по продаже, уже месяц пустующее.

— Тогда, может быть, мы встретимся завтра за ленчем? Могут я вас пригласить?

— Прелестное предложение, но я вынуждена его отклонить, — ответила она, наслаждаясь шутливо-церемонной манерой, с которой он вел разговор об обычной деловой встрече. — Что вы скажете о встрече в моем офисе после ленча? Скажем, в три часа?

— Увы! Это невозможно. А вечером?

— В четыре часа?

Он вздохнул. — Для вас, дражайшая мадемуазель, я сверну горы.

Она поинтересовалась, почему он настроен так решительно, и он торжественно ответил: — Если вы действительно выглядите так, как на фотографии, то любой мужчина для вас и земной шар перевернет.

— Тогда в три? — лукаво спросила она.

— О! Для этого понадобилось бы перевернуть не только Землю, но также Солнце и Луну. Я буду в четыре.