Аромат золотой розы - [31]

Генриетта устроилась у окна и с любопытством разглядывала дом графини де Гренвиль. По сравнению с соседними развалинами, особняк казался настоящим дворцом. Девушка мысленно согласилась с Орловой, сказавшей, что деньги в доме явно водились. Подтверждая их догадку, у ворот появился высокий слуга в новенькой, сплошь расшитой позументами ливрее. Он распахнул кованые ворота с позолоченными пиками по верхнему краю и отступил в сторону, пропуская лаковую коляску, запряжённую вороной парой.

– Скорее, – позвала Генриетта, – похоже, графиня едет!

Орлова знаками подсказала девушке, чтобы та спряталась за занавеску. Генриетта отступила к краю окна. Вороные кони по плавной дуге вынесли коляску на улицу, и тут наконец-то стала видна фигура графини. Дама была точь-в-точь как рассказывала Агата Андреевна – не слишком молодая брюнетка, наделённая броской, хотя и грубоватой, красотой. Её чёрный наряд казался таким роскошным, что вряд ли мог бы считаться по-настоящему траурным. Но вот чего Генриетта не ожидала, так это того, что рядом с графиней будет сидеть мужчина. Очень светлый блондин с по-девичьи тонкими чертами лица, он полулежал на подушках сиденья с томной грацией уставшего от жизни человека.

– Кто это? – прошептала Генриетта.

– Пока не знаю, – отозвалась Орлова и предложила: – Вернётся Клод, расспросим её. Я буду восхищаться графиней, а вы – её спутником.

Проводив взглядом коляску, они перекинулись десятком фраз, репетируя предстоящий разговор с хозяйкой сторожки. Вроде бы всё получалось логично: старшая женщина озабочена поиском места прислуги, и её интересует богатая хозяйка соседнего дома, а девушка восхищена красотой мужчины. Но разыгрывать спектакль им не пришлось: вернувшаяся с рынка Клод, уже вдоволь намолчавшаяся в одиночестве, вылила на своих жиличек такой поток сведений, какого они и не ждали:

– Вот вы про дорогих коней мне говорите да про экипаж, – заявила старушка, поставив на огонь котелок с половиной курицы. – А того не понимаете, что видите перед собой истинный позор благородного семейства.

– Неужто?! – всплеснула руками Орлова.

– Уж мне ли не знать, – с нарочитой скромностью отозвалась Клод, – когда на моих глазах всё это душегубство и случилось.

Она насладилась изумлением на лицах жиличек и с воодушевлением предалась воспоминаниям:

– Все началось с этой бестии – Франсуазы. Я ведь была непоследним человеком в доме графа де Гренвиля. Моя мать вынянчила всех хозяйских детей, и я играла вместе с ними: мальчиком – наследником и тремя девочками. Когда я подросла, меня определили в горничные к хозяйке дома. Графиня была милой дамой. Доброй такой. Слова грубого никогда не сказала, да и ей в доме никто не перечил, все понимали, что мадам – святая. Только молодой граф позволял себе иногда идти против матери, да и то потом винился, ручки ей целовал.

– А Франсуаза? Она что – дочь этой графини? – спросила Орлова и напомнила: – Вы ведь сказали, что всё началось с неё.

От такого кощунственного предположения Клод даже оскорбилась:

– Франсуаза – сучка подзаборная, без роду без племени. Пришла невесть откуда в чёрные поломойки наниматься, а графиня – святая душа – разжалобилась, глядя на её прозрачное от голода лицо. Нет, чтобы взашей гнать подлюгу, так наша хозяйка Франсуазу в дом пустила и позволила комнаты убирать. Вот та и доубиралась – оказалась в постели молодого графа. Ну а там уж – как водится…

«Как водится» – догадаться было нетрудно, но сейчас была важна каждая деталь, и Орлова старушке подыграла:

– Молодой граф признал родившегося у неё ребёнка?

– С чего бы это графу детей от поломойки признавать? Он Франсуазу сам выставил, чтобы мать не расстраивать. С того дня ничего об этой змее слышно не было, пока террор не начался. Вот тогда эта гадина и расплатилась подлостью за добро. Старого графа уже не было в живых, старшая из дочерей тоже скончалась, а молодой хозяин вместе с матерью и младшими сёстрами прятался от якобинцев в нашем доме. Так что арестовали их всех прямо на моих глазах. Нам тогда офицер подтвердил, что пришли они по доносу. Да только для меня не было секретом, кто тот донос написал. Я ведь Франсуазу во время их казни на площади видела. Мерзавка в первом ряду стояла и смеялась от радости, когда голова молодого хозяина в корзину свалилась. Ну а когда новая власть графский дом на торги выставила, проклятая ведьма выкупила особняк и заселилась туда вместе со своей дочерью. Франсуаза предлагала мне остаться, да я лучше с голода сдохну, чем такой служить стану.

– Ох, да как же так?! Вот ведь какая несправедливость творится на белом свете! – запричитала Орлова, но тут же смолкла и, будто озадачившись, спросила: – Да откуда же у неё взялись деньги? Неужто она ещё и ограбила своих благодетелей?

Клод поджала губы и с неохотой, но признала успехи ненавистной Франсуазы:

– Она на борделях поднялась, а потом процентщицей заделалась, – процедила старушка. – А по мне, что то, что другое – дела одинаково подлые. И хоть говорят, что деньги не пахнут, но что-то, несмотря на все её богатство, на дочери процентщицы любовник жениться не хочет. Сам – бастард, а брезгует!