Арминута - [24]

— Будь осторожна, сегодня должно случиться несчастье, — сообщила она. — Ночью под окном спальни твоей матери ухали две совы, — пояснила она, встретив мой вопросительный взгляд.

После уроков я вышла из школы на раскаленную улицу. Я шла через площадь, где торговцы уже сворачивали свои прилавки. Перед фургоном мясника ветер поднял в воздух столбы пыли и обрывки картона, торговец метнулся к прилавку и прикрыл товар скатертью. Тут он заметил меня: как и каждый четверг, я проходила мимо него по дороге домой.

— Ты почему здесь? Разве не знаешь, что случилось с твоим братом?

Я покачала головой.

— Авария, на повороте за землечерпалкой.

Я окаменела. И даже не спросила, о каком брате идет речь. Мясник добавил, что родители уже там, на месте. Не помню ни как я тоже туда попала, ни кто вызвался меня подвезти.

На обочине стояла полицейская машина, за ней много других. Кто-то позвонил и сообщил о краже в полицию, поскольку карабинерам в поселке уже не доверяли, ведь они до сих пор никого не поймали, и преступники совсем обнаглели. Полицейские преследовали старый побитый скутер, тот, войдя в поворот, возможно, попал колесом в пятно мазута или мелкий гравий, и его занесло. Парень, который им управлял, держался за руль и не получил серьезных повреждений, его отвезли в больницу, врачи уже им занимались.

Винченцо ехал сзади, держась за своего друга, и в какой-то момент разжал руки. Он пролетел над осенней травой до ограды поля, на котором паслись коровы. Кто знает, может, в последние мгновения своей жизни он видел те шипы, которые спустя долю секунды впились в его тело. Он напоролся шеей на колючую проволоку и, приближаясь к финалу, в последний раз взмахнул руками, как усталый ангел. Железные жала вонзились в кожу, вскрыли трахею и разорвали артерию. Он повис на ограде: голова — с одной стороны, над пастбищем, а обмякшее тело и вывернутые ноги — с другой. Коровы повернулись, равнодушно посмотрели на него и снова уткнулись мордами в траву. Когда я приехала, фермер, на поле которого случилось несчастье, стоял неподвижно, опершись на вилы и глядя перед собой.

Полиция сказала, что нужно ждать медиков. Прислонившись к дереву, я издалека видела его — Винченцо. Я не знаю, почему они не прикрыли его, он висел там под любопытными взглядами зевак, словно потрепанное пугало. Легкий ветер раздувал лоскуты разорванной рубашки.

Я медленно сползла вниз, ощущая спиной шершавую кору дерева, и опустилась на корточки. Где-то вдалеке раздавались крики матери, больше похожие на вой. Затем наступала пауза, и ее заполнял низкий голос, бормотавший слова утешения. Время от времени слышались ругательства отца, который осыпал проклятиями Бога, потрясая кулаками. Кто-то хватал его за руки, пытаясь успокоить.

Я лежала на боку, свернувшись калачиком, и наблюдала за крошечными существами, обитавшими в траве. Кто-то меня заметил, подошел и сказал: «Это Арминута, его сестра». Их голоса доходили до меня словно через стекло. Кто-то взял меня за плечо, коснулся моих волос, приподнял меня и посадил. Не годится вот так лежать на земле, сказали они. Потом стали обсуждать аварию, не экономя на подробностях, как будто меня там не было. Спросили, умели ли парни водить. Один уверял, что умели, но не мог уточнить, что именно. Полицейские нашли только упавшие с мопеда две удочки и мешок со щуками, пойманными в реке тем солнечным утром. Может быть, брат хотел привезти их на ужин, как окорок. Двое мужчин дивились размерам рыбин: такие крупные в этих краях им никогда не попадались.

На солнце порой набегали облака с гор, принося с собой нежданную прохладу. Стоявшие рядом люди хотели отвести меня в соседний крестьянский дом и напоить водой. Я замотала головой. Вскорости крестьянин пришел сам и протянул мне чашку молока: у него были свои коровы.

— Возьми, — сказал он.

Я покачала головой, но что-то необъяснимое в нем, возможно выражение его толстощекого лица, убедило меня попробовать молоко. Я сделала глоток, но мне показалось, что оно отдает кровью, и я вернула чашку, в которую упали первые капли дождя.

* * *

Винченцо не привозили домой, там негде было его положить. Приходская церковь обеспечила его еловым гробом из непросушенных досок. Обрядили его в жилет и широкие брюки, которые он недавно купил. Приехавший врач из жалости зашил широкую рану на шее. Точки напоминали о железных шипах, впившихся в него в конце полета. Этой ране не суждено было зарубцеваться, как той, на виске, в форме рыбьего скелета. В густом облаке ладана его лицо, местами очень светлое, в целом выглядело опухшим, иссиня-бледным, с зеленоватым оттенком.

Адриана узнала последней. Она долго плакала навзрыд, уткнувшись лицом в пустую постель брата.

— Как же я теперь отдам тебе деньги, которые ты мне одолжил? — повторяла она в исступлении.

Затем она начала шарить по комнатам: дрожащими руками рылась в ящиках, шкафах, жестяных банках. Я видела, как она что-то спрятала в карман, перед тем как пойти к нему в церковь. Соседи вертелись вокруг гроба, укладывая возле тела вещи, которые могли потребоваться Винченцо на том свете: расческу, бритву, носовые платки. Монетки, чтобы заплатить лодочнику Харону за переправу. Затем к нему подошла Адриана и дотронулась до рук, сложенных на груди. И отшатнулась, потому что не ожидала, что они такие холодные и жесткие. Она достала из кармана подарок цыган и хотела надеть его на средний палец, где Винченцо его иногда носил. У нее не получилось, она попыталась продеть в кольцо мизинец, но оно застряло на середине пальца. Адриана немного повернула кольцо, чтобы были видны узоры, выгравированные на серебре.