— Господи, да ведь для того они и поставлены тут! — И углы губ у нее презрительно скривились.
Маро побрела к квадратной гранитной колонне, возле которой стоял низкий дубовый столик и четыре глубоких кресла.
— У меня голова раскалывается от боли… — проговорила Маро, едва опустившись в кресло. Арминэ с тревогой взглянула на нее: лицо у матери посерело, глаза ввалились. «Бедная мама, — думала Арминэ, поглядывая на мать, — опять мучается головной болью… Дома во время таких приступов она оборачивает голову влажным полотенцем и ложится в темной комнате. Как ей нужен сейчас покой, тишина…»
— Немного передохнем, потом отправимся на автовокзал, — продолжала мама. — Там для транзитных пассажиров есть комната. — Она закрыла глаза и в изнеможении откинулась на спинку кресла.
Коля сгорбился в углу глубокого кресла и безучастно разглядывал людей в вестибюле. Арминэ села лицом к администраторше, с неприязнью уставилась на нее. Та сначала что-то записывала у себя в блокноте, потом достала из сумочки зеркало и принялась разглядывать свои блестящие, похожие на черных пиявок, брови. Она послюнила указательный палец, принялась поглаживать их, точно желая убедиться, что они достаточно упитанны; судя по выражению ее лица, она была довольна их состоянием.
К стойке подошел толстый усатый мужчина с чемоданом. Он поставил чемодан у ног, лег грудью на стойку и, вытянув короткую шею, с видом сообщника что-то вполголоса сказал администраторше. Та что-то буркнула ему в ответ, при этом отрицательно покачав головой. Тогда толстяк открыл свой туго набитый портфель, достал оттуда большую красивую коробку конфет и, перегнувшись через стойку, положил перед администраторшей. Тут Арминэ вскочила с места, подошла к толстяку и тихо стала за его спиной. Через плечо толстяка она увидела, как администраторша проворно схватила коробку и сунула под стол — все это она проделала без всякого выражения на лице.
— Паспорт, — коротко бросила администраторша толстяку.
Тот, угодливо улыбаясь, протянул ей паспорт. Она открыла паспорт, потом взглянула на толстяка, вернула ему вместе с какой-то бумажкой.
— Заполните.
Толстяк быстро заполнил бланк, вернул администраторше. Та взяла еще одну бумажку и, что-то нацарапав на ней, с величественным видом протянула ему.
— Спасибо, девушка. Дай вам бог долгой жизни, — обрадованно сказал ей толстяк и, подхватив свой чемодан, пошел к лифту.
— Тетя, вы же говорили, что в гостинице нет мест, — обратилась Арминэ к администраторше, — а почему вы дали комнату этому дядьке?
Администраторша с изумлением уставилась на девочку.
— А ну, повтори, повтори, что ты сказала?
— Я говорю: почему нам не дали номер, а тому дядьке дали? Вы же говорили, что в гостинице нет мест.
— Для кого есть, а для кого — нет! — прошипела администраторша, причем ее брови сердито взлетели на лоб. — Понятно? И убирайся отсюда, да побыстрей, не то сейчас позову швейцара, и он тебя и твою мать в два счета выставит за дверь. — Она яростно обшарила глазами вестибюль, ища швейцара.
Но тут к ней подошли две разодетые иностранки, что-то залопотали на своем языке. Лицо администраторши мгновенно преобразилось, расцвело. Она угодливо подалась вперед, заулыбалась.
— Que désirez-vous, madame?[2] — медовым голосом произнесла администраторша, чуть не ложась грудью на стол.
Арминэ отошла, снова села в кресло. Ее мама по-прежнему сидела откинув голову на спинку кресла и прикрыв веки. Лицо измученное, бледное. Девочка заметила, как над левой бровью матери, у самого виска, быстро-быстро пульсирует набухшая голубая жилка. Поглядывая на мать, она подумала с обидой: «Чем моя мама, Коля и я хуже того толстяка? Или же этих расфуфыренных иностранок? Почему для них в гостинице есть места, а для нас — нет?..» Она снова взглянула на мать.
— Мам, а мам, — обратилась она к ней.
Девочка наклонилась, тронула мать за руку, бессильно лежавшую на подлокотнике кресла. Маро приоткрыла веки: глаза ее покраснели.
— Голова не прошла?
— Нет…
— Не трогай ее, не трогай, — тихо шепнул ей на ухо Коля. — Пусть поспит немного…
Арминэ ничего не ответила Коле, она продолжала глядеть на мать с тревогой и все возрастающим беспокойством. Мальчику показалось, что на дне ее больших голубых глаз назревает какая-то сумасшедшая, озорная мысль. Он заметил, как ее руки крепко сжали подлокотники кресла, худенькое, стройное тело подалось вперед, напряглось, глаза возбужденно заблестели. Мальчик хорошо знал ее и сразу понял, что девочка что-то замышляет.
— Ты чё это? — спросил он.
Арминэ ничего не ответила. Она стремительно вскочила с места, окинула быстрым взглядом вестибюль, в котором прибывало народу, и подбежала к швейцару:
— Где у вас директор? Мне нужно срочно к директору!
Швейцар, стоявший у лифта, словно онемев, вытаращил на девочку свои и без того выпученные глаза. Коля тоже с изумлением посмотрел на нее, но минуту спустя вскочил с места и подошел к Арминэ.
В это время открылись двери лифта, и оттуда вышел плотный мужчина среднего роста в сером костюме и лиловом галстуке.
— Вот директор! — показал на него швейцар.
— Что тут происходит? — спросил директор, оглядев всех троих.
