Армейская юность - [2]

И конечно, это лишь малая часть того, что увидено и пережито.

Карантин

Лейтенант, сопровождавший нас от военкомата, подошел к воротам, часовой вызвал дежурного, нам снова – в который раз – сделали перекличку, и вот мы вошли во двор, в просторный двор военного училища с множеством казарменных зданий. Бросился в глаза огромный плакат на стене: «Если ты любишь Родину – учись на отлично!» Это звучало знакомо, по-школьному.

Мы любим Родину, мы будем стараться.

Вошли в большой барак, по стенам нары в три этажа. Выстроились посредине – в пальто, в ватных стеганках-фуфайках, в тулупах, на ногах валенки, бурки, сапоги, штиблеты. Разношерстная компания. На плечах мешки – «сидора». Появился старшина, разбил нас, как стояли, на взводы и отделения, выделил дневальных, указал каждому взводу его нары. Мы взгромоздились на дощатые нары, дневальные пошли за дровами, долго растапливали печку. Стемнело. Стало очень грустно. Не хотелось верить, что эта жизнь – надолго. Если бы сразу кто-нибудь твердо сказал, что служба будет продолжаться четыре года, это было бы тяжелейшим ударом. Думалось, что все закончится гораздо быстрее. Мы лежали и думали. Мы мечтали о том, как вернемся домой.

Это было время окружения немецких войск под Сталинградом. Впереди еще были многие великие битвы, но перелом в войне уже произошел.

Вечером прибыла другая команда, потом еще. Лишь один парень, сержант-летчик, присланный в училище из госпиталя, был немного старше нас. Он пел «Землянку» и подробно рассказывал о своем романе с медсестрой, О, эти рассказы! Может быть, была в них и правда, но большей частью были они выдуманы. А мы о девушках почти не говорили. Воспоминания, мечты и разговоры в первый год службы были только о еде. Это потом пришли задушевные беседы обо всем на свете – когда мы стали настоящими солдатами.

Правда, однажды веселый и нагловатый курсант Володька Замышляев, увидав у меня крохотную девичью фотографию, попросил посмотреть. Он долго глядел сквозь кулак и, возвращая карточку, сказал грустно: «Нужная девка!» – и уточнил: «Ценная девка!» Я был очень горд.

Казарма

Кончился срок пребывания в карантине, вновь прошли мы всякие комиссии – медицинские и мандатные, – потом баня, где в одном предбаннике сняли с себя все, что было на нас штатского (вернее, все, что осталось, ибо многое ухитрялись продать на базарчике за училищем), а в другом надели зеленые гимнастерки, синие диагоналевые брюки, шинели и шапки, обули великую роскошь по тому времени – яловичные сапоги. И вот мы уже курсанты.

И вот мы уже попали в рамки стального распорядка военного училища.

За окнами еще темно – играет труба. Первый сигнал – повестка, за пятнадцать минут до подъема. Это сигнал для младших командиров, чтобы они успели одеться и следить за подъемом. Потом – подъем! Труба – и крик дежурного: «Подымайсь!» И оба дневальные в голос: «Подъем!», и помкомвзвод, и командиры отделений. Через три минуты команда: «Выходи строиться!» Плохо тому, кто не успеет одеться, – сразу попадешь в «нерадивые» или в «доходяги», из внеочередных нарядов не вылезешь. А одеться в три минуты трудно. Спрыгнешь с нар, а кто-то уже все разбросал, ища свои сапоги или портянки.

Лишь когда научишься с первого взгляда узнавать свою гимнастерку, сапоги, шинель среди десятков точно таких же, когда сможешь по звуку шагов различать товарища – значит, ты настоящий солдат.

Выскакиваем на улицу в нательных рубашках. Снег, мороз. Двадцатиминутная пробежка – и обратно, заправлять постели. Быстрей!

Потом осмотр на форму «20»: проверяется нижнее белье, чуть что – в дезкамеру, «вошебойку». Благодаря этому строгому правилу удалось не допустить появления сыпняка, этого страшнейшего бича всех прошлых войн.

Замечательны военные сигналы. Комбат выстроил нас на плацу и приказал трубачу играть сигналы – по нескольку раз каждый. Подъем: «Вставайте, вставайте, вставай, вставай, вставай! Вставай!» Деловой – приступить к занятиям, к работе. Веселый – на обед: «Бери ложку, бери бак!…» Похожий на него (часто путали вначале) стремительный сигнал тревоги: «Где портянка? Где сапог?…» Многие другие сигналы, например командирский сбор: «Командиры рот, командиры рот, к командиру батальона!…» И наконец ласкающий слух, умиротворяющий: «Отбой! Спать, спать!…»

Трубач в каждой части – человек уважаемый.

После завтрака – занятия: строевая подготовка, матчасть, уставы, политзанятия, тактика и так далее. Надо торопиться – стране нужны командиры. И песня была:

Школа средних командиров

Комсостав стране своей кует.

Силы все отдать готовы

За трудящийся народ.

Старая курсантская песня.

Двухгодичная программа проходилась за восемь месяцев. Надо было торопиться.

У нас было очень много дел и обязанностей. Нужно постирать и подшить свежий подворотничок (у некоторых были целлулоидные, но они натирали шею), несколько раз в день чистить сапоги, следить за каждым крючком и пуговицей – не дай бог, оборвутся, – держать в порядке лопатку и противогаз, на котором пришита фанерная бирка с твоей фамилией и номером взвода, готовиться к занятиям, чистить оружие. На это уходило и так называемое «личное время» (один час), предусмотренное распорядком. Хорошо еще, что нам тогда не нужно было бриться.