Армагеддон - [45]
— Днем на Шан-Жализе ее видела. Подумала, обозналась.
— Перекрестись!
— И Крестинский тут.
— Муж ее — еврей, выкрест?
— Недавно в церкви Женьевьев де Буа крестился.
— Креста на вас нет, выдумываете!
— Вот те крест!
— Во Франции, видела, на всех крестах петухи.
— А на Риволи георгиевские кресты продают. Это же за храбрость в бою дается!
— Мой дед — казак. Как пошли они в атаку, аллюр три креста!
— И рушник сохранил, крестом вышитый.
— …А новый русский и говорит: вы этого атлета только с креста снимите.
— Что вы делаете?
— Крестословицу разгадываю.
— Южный Крест годится?
— Да не она это, эта на Сен-Дени стоит, где крест зеленый, у аптеки.
— Постарела, располнела. Золотой крестик, а грудь полная.
«Что это они — все про крест и про крест?» — недоуменно подумал дядя Володя и ему стало неуютно. Он пощупал портфель, но тот оказался неожиданно твердым. Это было бедро Лидочки. Портфель был с другой стороны и футляр прощупывался.
Гарсон, склонившись, попросил дядю Володю к телефону.
Телефон был внизу возле туалета. В трубке подпрыгнул грузинский голос:
— Это дядя Володя? Ху из ху в натуре? Говори, дорогой, не томи.
— Я у телефона. Кто это?
— Привет от Джабы. Интересуюсь. Товар у тебя, дорогой?
— Товар? Какой товар? — дядя Володя был так далек от всего подобного, не сразу сообразил.
— Какой товар? Не знаешь, какой у тебя товар? Какой товар, он не знает! Шутишь, уважаемый? Слушай сюда, завтра же на цырлах в пять по-местному притаранишь его в ресторан «Анна Каренина». Войдешь со двора, мимо холодильника, где мясо висит, понял?
— Понял, — растерянно ответил дядя Володя.
— Мясо висит, ясно?
— Ну мясо висит, что дальше?
— Будешь крутить мне яйца, моих людей к тебе пришлю, дорогой. Останется только освежевать и на крюк повесить. Усек?
Только тут дядя Володя действительно все усек. Он, как умел, успокоил незнакомого ему, но опасного Джабу, что товар у него в целости и сохранности, что будет к условленному часу завтра обязательно. Джаба успокоился, но все же скворчал и капал жиром, как шашлык на уголья.
Когда дядя Володя вернулся к своему столику, оставшиеся четверо все пили на брудершафт. Его встретили нестройным шумом: дескать, не одному тебе, присоединяйся, не ломай компанию. Осетринка Лида косилась на него и кокетливо смеялась.
Дядя Володя присел за стол и незаметно протянул руку к портфелю ощупать футляр. Креста не было.
Дядя Володя не то, чтобы похолодел, просто перестал что-либо слышать. Ресторан «Набоков» на глазах стал чернеть и рассыпаться на секции. Люди за столиками с разинутыми ртами беззвучно стали разлетаться в темноту. И закружились хороводом вокруг большого омара, красного красавца на блюде, все быстрей и быстрей.
Близко подлетало массивное мучнистое лицо, губы-нашлепки шевелились, но что говорит, невозможно было разобрать, и патриций снова улетал в темноту.
Две рожи, патлатая и ушастая, летали перед ним, махая ушами и лохмами, и загадочно ухмылялись: «Повесит, а куда он денется!»
Поворачивалась к нему и длинноногая, но вместо лица незряче глядело плоское яйцо. «Что она говорит? Неужели она?»
Ресторан стал здорово соответствовать своему названию — и сам дядя Володя, почувствовал, что куда-то проваливается, скорее переносится…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Я сидел на синем бархатном диванчике в низкой и душной сибирской избе. В оконце смотрел синий снег. Толстые бревна — темные, с аккуратными сучками, как нарисованные. Таракан на столе неподвижный, тоже декоративный вроде. Протянул руку, убежал подлец. Вверху горела медная лампа из реквизита, но похоже, нас освещали еще и сбоку.
Из угла темнели иконы. На стене, прикнопленный, висел портрет Николая Второго на фоне Эйфелевой башни. Было очень натоплено. И струйки пота стекали у меня по щекам.
Плеснулся самогон — голубым отблеском в четвертной бутыли. Наливал в тонкие стаканы штабс-капитан, бывший актер, мутно белея лицом римского патриция. Один ус у него отклеился.
У стены стояли двое пролетариев: с патлами вразлет и с оттопыренными ушами. Все мыслимые пороки были написаны на их стеариновых лицах.
— Не признаетесь, повешу, — равнодушно сказал я.
Покосился на свой погон: витые золотые веревочки в два просвета, звездочки — полковник. Боковым зрением сквозь лучистый отсвет лампы видел в полуотворенную дверь, как Федя в сенях, сидя на табурете, намыливает веревку.
Двое тоже видели это и молчали.
Я вспомнил, как на предыдущей странице этот Федя повесил старого казака за мародерство. Они — пленные, видимо, тоже читали мою книгу «Конь вороной», грамотные, хотя рукопись еще не была написана, да и когда: бои, отступление.
Патлатый рухнул на колени.
— Не брали, вот те крест!
— Вы, господа большевики, неверующие, — весело сказал я. — Зачем вам религиозный предмет?
Другой, с оттопыренными ушами буравил меня ненавистно.
«Хоть он и живет на рю де Тур, да пил я у него не раз, раскусил я тебя, вор. Не вернешь, повешу за яйца», — шевельнулось у меня в душе.
— Ленину в Кремль привезет, — ухмыльнулся штабс-капитан и поправил приклеенный ус.
— Не привезет, — жестко из сеней сказал Федя.
— Не погубите, господин полковник! — всплеснув руками, по-бабьи закричал патлатый.
Для дошкольного возраста. Стихи.Цветные иллюстрации Виктора Дмитриевича Пивоварова.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Генрих Сапгир известен читателям как поэт, детский писатель, автор сценариев популярных мультфильмов. Настоящую книгу составила преимущественно его проза — легкая, ироничная, эротичная и фантасмагорическая. Включенные в издание поэтические тексты близки рассказам по поэтике и настроению, составляют с прозой стилевое единство. В целом книга являет собой образец гротескного письма в литературе.
Всем известная история великого сказочника о ловком и умном коте получила продолжение в прекрасных остроумных сказках знаменитых российских сказочников Софьи Прокофьевой и Генриха Сапгира. Нестандартный подход к известному сюжету заставит и взрослых с любопытством следить за сюжетом.Прекрасная юная принцесса и Жак-простак, ставший в одночасье маркизом Карабасом, Людоед, Великан, злой Разбойник, вредная Королева-мышь, завистливая леди Мяу и конечно же выдумщик, забияка, хулиган и ловкач Кот – это изумительное сочетание персонажей и захватывающее действие никого не оставят равнодушным.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.