Армагеддон. Книга 2. Зона 51 - [27]

— А ну, признавайся! Что вы с Мурзилкой натворили? Но Маруся неожиданно по-взрослому сказала:

— Да ничего, пап. Мурзик спит, это я специально рано встала, чтобы тебя увидеть.

Гумилев растерялся. Он привык, что Маруся легко относится к его отъездам-приездам, к всевозможным задержкам на работе и прочим сложностям. А сейчас явно происходило что-то не то. Повзрослела дочь — печально подумал Гумилев и провел рукой по светлой Марусиной макушке. Маруся подняла на него серьезные глаза:

— А ты скоро улетишь в Америку?

— Вот сейчас поеду и все узнаю, — пообещал Гумилев.

— Привезешь мне оттуда чего-нибудь?

— Я же буду в пустыне. Там ничего нет.

— Привези тогда кактус. В пустыне же есть кактусы?

— Кактус привезу, — согласился Гумилев и подумал, что нужно бы заранее дать поручение купить кактус и спрятать где-нибудь до его возвращения.

Поцеловав Марусю, он спустился вниз и сел в машину.

— Давай в министерство обороны, — велел Гумилев водителю. — А пока я там буду возиться — это на час, а то и полтора — съезди в какой-нибудь цветочный магазин и купи большой кактус.

— Хорошо, Андрей Львович, — сказал водитель. — А какой именно? Они разные бывают, кактусы.

— Пустыню видел по телевизору? Вот такой и купи. Главное, побольше.

Когда машина подъехала к министерству обороны, Гумилев сказал водителю:

— Отбой по кактусу.

— Понял, Андрей Львович.

— Сам привезу. Настоящий. Из пустыни…

Вылетать пришлось в тот же день вечером, потому что согласовалось все неожиданно быстро. Часть груза, принадлежащую миссии ООН, отправили еще днем, а скарб гумилевской «Илиады» находился в Сеще в ожидании группы. До Сещинского аэродрома добрались на вертолете, и теперь Гумилев стоял возле огромного «Руслана» и смотрел, как бортовые передвижные краны загружают на нижнюю палубу самолета вездеходы. Это были специальные машины на базе армейских «Тигров», доработанные и модернизированные в гаражах гумилевской конторы его специалистами. В опломбированных контейнерах, помимо научной аппаратуры и других причиндалов, хранилось оружие и обмундирование. А пока все члены группы были одеты в одинаковые темно-зеленые комбинезоны, на груди — нашивки с фамилиями на русском и английском, на рукаве — голубые флажки ООН.

Вессенберг о чем-то разговаривал с Артемьевым, оба курили: эстонец сигару, а Артемьев тоненькую папироску, он их набивал сам. Вояки держались вместе, тоже переговаривались, потом Санич побежал к самолету за что-то ругать аэродромных работников.

— Давно я не летал на таком мастодонте, — сказал Решетников. Он стоял рядом с Гумилевым и тоже был одет в темно-зеленый комбинезон.

— Я вообще на таком не летал, Константин Кириллович.

— Ничем не отличается от простого лайнера, разве что комфорта поменьше. У них там есть на верхней палубе кабина для сопровождающих, туда нас и посадят. Стюардесса, ясное дело, не положена.

— Ну, на этот случай у нас с собой все припасено, — подмигнул Гумилев.

К ним подошел командир корабля, невысокий подполковник.

— Заместитель командира авиаполка Синицын, — шепнул Решетников.

— Все готово, товарищи, — сказал подполковник. — Погрузка идет к концу, можете занимать свои места. С погодой, вроде, все порядке, тьфу-тьфу.

— Есть, товарищ Синицын, — отозвался Гумилев. — Через минуту рассядемся. В Америку прибудем по графику?

— Если ничего не случится, — развел руками подполковник и снова плюнул через левое плечо.

Кабина для сопровождающих оказалась достаточно уютной. Гумилеву приходилось летать на обычных военных бортах, и в памяти навсегда остались их холодные полутемные салоны с приделанными к стенкам жесткими сиденьями. Здесь, как и говорил Решетников, все напоминало обычный авиалайнер. Усевшись, Гумилев поерзал, устраиваясь поудобнее, и объявил:

— Поскольку полет предстоит долгий, разрешаю это дело отметить. Но только после того, как взлетим, и в разумных пределах. То, что каждый с собой чего-то да протащил, я в курсе. Надеюсь, это будет первым и последним нарушением полученных инструкций.

Он оглянулся — все улыбались, только Грищенко отчего-то покраснел. Видимо, слишком много всего с собой нагрузил.

Синицын объявил по радио, чтобы приготовились к взлету. Гумилев пристегнул ремень, а Решетников выглянул в иллюминатор и зябко поежился:

— Сколько раз летаю, и всегда боюсь. Дернул меня черт как-то прочесть книгу «История авиакатастроф»… Весьма жуткое чтение, уверяю. А больше всего, знаете, пугает, если, например, управление откажет. То есть самолет может еще долго лететь, но сесть — уже никак. Был случай в Японии, они несколько часов так болтались, пока в гору не врезались.

— Найдете же вы, о чем рассказать на взлете, — с деланной укоризной сказал Гумилев, который на самолетах летать вовсе не боялся. — Вероятность погибнуть на земле, в автокатастрофе, куда выше, чем разбиться на самолете.

— Это все инсинуации, — возразил Решетников. — А если посмотреть с другой стороны, то примерно один из двух миллионов полетов заканчивается катастрофой, тогда как у автомобилистов — одна из восьми миллионов поездок. И где выше вероятность?

— Надеюсь, у нас сегодня не двухмиллионный полет, — буркнул Гумилев, и «Руслан» начал разгон по взлетной полосе.