Армагеддон-2419 - [14]

Несколько секунд мы наблюдали, как Гиббонс, склонясь над рычагами, ловко с ними управляется. Поколебавшись, луч наконец совместился со стрелкой.

– А теперь опускаемся, – скомандовал я.

Едва я открыл люк и бросил взгляд вниз, как почувствовал, что воздух начал стремительно выходить из корабля наружу, в разреженную атмосферу. Я тут же снова закрыл люк. Гиббонс буквально заорал на меня со своего пилотского места.

– Забыл… – пробормотал я. – Свалял дурака. Конечно же, мы выходим через отсек.

Отсек, о котором я вспомнил, напоминал такие же отсеки на субмаринах XX века. Мы зашли туда. Там едва хватило места, чтобы стоять плечом к плечу. С некоторым трудом мы надели специальные гермошлемы и довели давление в них до нормального. По нашему сигналу Гиббонс перекачал воздух из отсека в кабину корабля. Загорелась сигнальная лампочка, и Вильма открыла люк.

Установив катушку ультронного троса, я выпрыгнул наружу и стал медленно снижаться.

У каждого из нас был пояс, настроенный на вес всего в несколько унций. Пятимильная катушка ультронного троса служила нам проводником. Тонкий, как паутина, трос из невидимого, но прочнейшего металла, мог запросто выдержать вес всей нашей пятерки. К тому же ультрон был исключительно чистым, и поэтому даже при дневном свете оставался невидимым. Поэтому в качестве дополнительной страховки у нас на поясах имелись крючки, продетые в маленькие кольца, скользящие по тросу.

Я спускался первым, на самом конце троса. На пару футов выше находилась Вильма, потом следовали Фабр, Эрхарт и Джойс. Гиббонс, разумеется, оставался на корабле, удерживая его на позиции и контролируя разматывание катушки. Ультрафоны у нас стояли внутри гермошлемов, так что мы могли разговаривать между собой и с Гиббонсом. Сначала мы хотели установить связь и с Большим Боссом, чтобы он постоянно был в курсе дела, однако по предложению Вильмы отказались от этого, опасаясь, что предатели, контактирующие с ханьцами, могут тоже прослушать наши переговоры. В то же время ханьцев мы не боялись. Наше преимущество было в том, что даже после приземления они не смогут засечь наши голоса за пределами гермошлемов.

Сначала я ничего не видел внизу, кроме полной тьмы. Потом поток воздуха подсказал мне, что мы пробиваем слой облаков. Только миновав два облачных слоя, мы смогли что-то различить под ногами.

Теперь у меня перед глазами с высоты примерно двух миль открылось самое прекрасное зрелище, которое я когда-либо видел мягкое, но мощное сияние великого города ханьцев под названием Ню-Йок. Каждый фут его сооружений, казалось, ярко светился, башня вставала за башней, возвышаясь над обширной территорией города, который, как мне рассказывали, уходил к небесам на высоту 728 этажей.

Я с удивлением заметил, что этот город располагался не совсем там, где Нью-Йорк XX столетия. По существу, он занимал только нижнюю половину острова Манхеттен, а один его район охватывал Ист-Ривер и тянулся далеко за прежний Бруклин, чтобы дать пристанище гигантским лайнерам и другим воздушным судам.

Прямо у меня под ногами виднелось небольшое темное пятно. Похоже, оно единственное во всем городе не сияло ярким блеском. Это была центральная башня, на вершине которой располагались просторная библиотека файловых записей и главный комплекс проектоскопов.

– Можете вытравить трос, – передал я Гиббонсу и отпустил маленький грузик. Он упал вниз, и мы сначала последовали за ним с нарастающей скоростью, а потом резко притормозили с помощью перчаток на руках, чтобы определить, не могут ли ханьские охранники или ночной патруль заметить светящийся сигнал на грузике. Похоже, все было в порядке, и мы вновь помчались вниз.

На крышу башни мы приземлились без происшествий и, как и предполагалось нашим планом, в полной темноте. По каким-то причинам ханьцы не стали освещать крышу или что-то на ней размещать. Именно поэтому мы и выбрали ее в качестве площадки для приземления.

Получив наше сообщение, Гиббонс выключил лампочку на грузике, и он, как и весь трос, стал совершенно невидимым.

– Теперь никакой стрельбы, – предупредил я. – Только палаши, да и то лишь в случае крайней необходимости.

Тесно сгрудившись и двигаясь так легко, как это возможно только с инертронным поясом, мы осторожно просочились через дверь вниз, на следующий этаж, где, по заверению Джойса и Эрхарта, располагались военные офисы.

Дважды Фабр давал команду остановиться, когда мы должны были миновать похожие на зеркала «окна» в стенах коридора. Приходилось ложиться на пол и проползать под ними.

– Проектоскопы, – пояснил он. – Возможно, в ночное время ведется только автоматическая запись. Но все равно не стоит оставлять ханьцам наши изображения, которые они потом смогут изучить.

– Ты здесь был когда-то раньше – спросил я.

– Нет, – ответил он. – Но если бы я не изучал такие системы электронной связи в течение семи лет, то, конечно, не сумел бы разобраться с этими приборами с ходу.

СТЫЧКА В БАШНЕ

До сих пор ханьцы не попадались нам на глаза. Башня казалась пустынной. Однако Эрхарт и Джойс заверили меня, что здесь наверняка есть хотя бы один дежурный в военных офисах, который, правда, может и спать, и два или три служащих в библиотеке и комплексе проектоскопов.