Арлекин - [3]

- Эгей, товарищ, вы забыли снять часы! - чувство пляжной солидарности сработало автоматически: я крикнул, но почему-то не назвал его по имени. "Товарищ" оглянулся - взмахнул рукой и... часы в воду! Словом, дал понять, что купание механизму не возбраняется.

- Дядя, дядя, - загалдела мелюзга, - искупай часики еще!

"Дед, не дядя, поросята вы эдакие!.." - подумал с усмешкой; Владимир тем временем послушно нырнул, а когда, минут через десять, выбрался на берег, то сказал мне обыденно, точно расстались вчера:

- Испугался за хронометр, Федя?

Арлекин наслаждался впечатлением. Разглядывал меня, неспешно тер коричневую шею, гладил свою лысину и седые курчавинки, лапал и щупал рваные шрамы на боку и волосатых ногах.

- Многие пристают: продай и продай, - пояснил довольнехонько, - а я считаю, что не зря выложил франки в Дакаре. Часики эти - для водолазов. Отменная упаковка - горя не знаю.

Я захохотал и свалился на спину.

- Ты... чего? - Он вытер лицо, скомкал полотенце и бросил, ловко угодив в раскрытую сумку.

- Обниматься будем? Сто лет не виделись, а?!

- Широк ты стал, Федя, - он присел и похлопал меня по спине, - широк ты, Федя, как многоуважаемый министерский шкаф. Боюсь, не обхватить.

"Эге, майн либер Арлекин, да ты, кажись, обижен! Ну и мне поделом - мог бы давно письмецо черкнуть, если уж не удосужился приехать до сего дня..."

- Выходит, знал, что я в Москве?

- Слухами моря полнятся, а земля - и подавно... Повидаться? Или по делу завернул? Ну... куда-нибудь по-соседству.

- К тебе, Володя, к тебе но, увы, всего на два дня.

- Красотуля обрадуется. Вот с ней и обнимешься, Федя! - засмеялся и подмигнул: - А меня-то зачем тискать?

- Ах, Красотуля, Красотуля... Ну, как она? По-прежнему с тебя пыль сдувает?

- Намекаешь на лысину?

- Когда ж ты облез, капитане?

- Как вышел на пенсион - так и слизнуло. Последнее время жил я в Приморске. Устроился в театр. Числился машинистом сцены, но являл собой как бы пожарную вахту, приглядывал за дымокурами и порядком. Тихая, сонная жизнь за кулисами, и начал я от той жизни стремительно лысеть. Тогда и скомандовала Красотуля поворот "все вдруг".

- А почему не ТУДА? Не потянуло в наши края?

- Ты, Федя, бывал в наших-то?

- Да как-то не получилось...

- А у меня получилось! Там, Федя, сейчас курорты да санатории, бары да кафетерии, завсегдатаи особого рода, суета сует и всяческое занудство. На сезон, может, тебя хватит, а для постоянной гавани... Мы вот здесь нашли свое, нужное. Во-первых, совхоз. Посильная работа пенсионеру не возбраняется. И море рядом. Вроде как тихая заводь с лягушатами, усмехнулся, кивнул на мальцов, шнырявших по пляжу. - Внучат, Федя, считают по осени, а моих только осенью и привозят...

"Не зная гор-ря, горря, гор-ря!.." - снова грянуло наверху.

- Вот черти... Даешь децибелы, и никакого уважения к старичкам, настроившимся на воспоминания! - Арлекин запрокинул лысину и недовольно уставился "на исподнее" танцплощадки.

Хотя язык мой не поворачивался называть друга довоенным именем-прозвищем, я видел сейчас прежнего Арлекина: глаза с прищуром, усмешка на губах, готовая превратиться и в улыбку, и в ядовитую ухмылку. Вообще-то он всегда выглядел самоуверенным. "Для понта", как некогда объяснял сам.

Как давно это было!..

Володька без раздумий брал в оборот любого: портового ли матроса, самого ли начальника порта - характерец! Не уступал в силе пальцам, гнувшим полтинники и пятаки. Характер и привел молодого капитана танкера на мостик крохотного буксира в таком же крошечном черноморском порту: не понравилась кому-то его прямота, заступничество за моряков-товарищей. Нашелся охотник до кляуз, черкнувший куда следует про троцкистскую литературу, которую якобы хранит и распространяет капитан. К счастью, обошлось, и защитник нашелся, сплавивший Володьку в заштатный далекий порт, где вскоре объявился и я. И тоже не по своей воле, и тоже на буксире, где Володька был капитаном, а я занял должность старшего помощника.

Знакомство началось с некоторой настороженности ко мне Арлекина. В ту пору, естественно, Владимира Алексеевича в известных кругах и Володьки-капитана в известных менее, но достаточно обширных, что простирались от приморских духанов до мандариновых плантаций в предгорьях. Настороженность понятна. После анонимки, после передряг и мытарств я и сам старательно обходил встречных-поперечных с лицом доброхотов. Когда ж мы "раскусили" друг друга, Володька объяснил бесчисленность своих знакомств буднично и весьма прозаично!

- В раковине долго не проживешь, ежели ты не мягкотелый рак-отшельник. Да и зачем застегиваться на все крючки перед здешними аборигенами? Они, брат, испокон веков поставляли на буксиры собственных шкиперов и привыкли обращаться с ними по-свойски. Так чего же нос задирать? Мой танкер - в прошлом, живем - в настоящем, а я принимаю жизнь в масштабе один к одному.

Да... Таким он был в те годы.

Потом была война, был Севастополь, встреча на Аполлоновке, была Казачья бухта, и он, именно он, как я узнал потом, грузил меня с пробитой головой на подлодку.

А после был Лондон и наша последняя до нынешнего дня встреча...