Арктическое лето - [2]
Морган хотел было возразить, но сдержался, о чем позже жалел.
Поэтому случайная встреча с златовласым юным офицером была событием вполне многообещающим. В Кеннете Сирайте крылось нечто неуловимое, что никак не вязалось ни с его военной формой, ни с его безукоризненной вежливостью.
Вначале они вели достаточно бессвязные разговоры о самом путешествии. Совсем недавно пароход прошел Суэцкий канал, и это событие – для Моргана – оказалось сродни посещению картинной галереи. Порт-Саид его разочаровал. Порт-Саид, как многие убеждали Моргана, являл собой ворота на Восток, но он не почувствовал ни запаха, ни вибраций восточной экзотики, ни ее красок – которых ждал и на встречу с которыми так надеялся. В городе был только один купол и ни одного минарета, а статуя строителя канала Фердинанда де Лессепса, одной рукой величественно указывая на канал, в другой словно сжимала связку колбасок. Конечно же, Морган сошел на берег, и арабы поначалу показались весьма привлекательными, но впечатление тут же оказалось испорчено, когда они столпились вокруг, пытаясь всучить Моргану пачки похабных открыток.
– Хотеть посмотреть что-то интим? Нету? А после чай? – верещали они.
Нет, в Порт-Саиде не было ничего воодушевляющего, ничего достойного внимания.
– За исключением угольной баржи, – предположил Сирайт.
– Да, – согласился Морган. – Именно баржи.
Конечно же, он помнил эту баржу! Точнее, те черные, покрытые угольной пылью фигуры, что в мгновение ока очнулись от ступора, в котором пребывали, и ринулись вверх по трапу, пританцовывая и переругиваясь, с корзинами угля за спиной. Когда вдруг упала темнота, одна из фигур неопределенного возраста и неопределимого пола встала на край борта с лампой, и в этом образе, в котором контрастно сошлись и глубокие тени, и ослепительно желтый свет, Моргану почудилось нечто одновременно и обнадеживающее, и пугающее.
Сирайт, как помнил Морган, находился там же. Они стояли рядом у поручней, наблюдая за происходящим. И хотя до той поры они еще не успели перемолвиться и словом, именно тогда, как вспоминал Морган, между ними и пробежала искра взаимопонимания.
Теперь они говорили о том, что их ждет по прибытии в Бомбей. До Агры они решили ехать вместе, но оттуда Сирайт направится в Лахор, а Моргану путь лежал в Алигар.
– Вы остановитесь там у друга? – спросил Сирайт.
– Да, – ответил Морган и после минутного колебания уточнил: – Он местный.
– Вот как? Я так и думал, – сказал Сирайт. – Очень рад, что это так, действительно рад. Вы ничего не узнаете об Индии, пока не наладите контакт с аборигенами, что бы кто ни говорил. У меня там довольно много знакомых. И весьма близких.
– Вряд ли ваши братья-офицеры одобряют ваши контакты.
– Между нами гораздо больше взаимопонимания, чем вы думаете, – принялся объяснять Сирайт. – Конечно, осторожность нужна. Важно знать время и место.
Он помолчал и, улыбнувшись, спросил:
– Ваш друг индус?
– Нет. Магометанин, – ответил Морган.
– Понимаю. Магометанин, – задумчиво проговорил Сирайт. – Тамошний люд считает индусов слишком чувственными – из-за их декадентской религиозной образности. С другой стороны, магометане – это люди Книги, как и мы. Могу вас уверить, что патаны – просто орда молодых дикарей, но я намереваюсь подружиться с многими из них. Это одна из радостей, ожидающих меня в связи с переводом в Пешавар. Раньше я служил в Бенгалии, в Дарджилинге, и провел там золотое время. Теперь я с не меньшим нетерпением смотрю в будущее.
Морган понял, что разговор принял странный для него оборот, и теперь они говорили о совершенно разных вещах. Тем не менее он кивнул головой:
– Я тоже.
– Вы ждете встречи со своим другом? – спросил Сирайт.
– О, да!
– Вы скучали в разлуке с ним? Как хорошо я понимаю это чувство! И мне приходилось его переживать. К счастью, в Индии вы можете легко утешиться. Это вам не Англия, там это гораздо труднее.
– Что труднее? – переспросил Морган.
– Найти утешение, – ответил Сирайт и, посмотрев на Моргана, что называется, со значением во взгляде, продолжил: – Всего пару недель назад, в Гайд-парке, я встретил конногвардейца.
Обеспокоенный и смущенный новым поворотом разговора, Морган демонстративно откашлялся и уставился на бегущие за бортом буруны. Сирайт сидел к нему вполоборота, в доверчиво-интимной позе. И вдруг после минутного молчания он заговорил о жаре. На первый взгляд это была совершенно иная тема, но она каким-то неявным образом вырастала из предыдущей. За последние несколько дней температура воздуха резко повысилась, и многие из пассажиров выходили спать на палубу. А не заметил ли Морган, что некоторые мужчины теперь носят шорты? Тем, кто постарше, этого делать не следует, сказал Сирайт, у них не настолько привлекательные ноги. И вообще, редкий англичанин может похвастать красивыми ногами – какая-то диспропорция в абрисе коленок. Однако же в Индии привлекательные ноги встречаются то и дело. Морган вскоре сам увидит, сколько там, в Индии, ног и ножек. В Индии плоть открыта гораздо откровеннее, чем дома, таковы уж здесь нравы.
Морган счел, что ему лучше никак не отвечать на это, а подождать и посмотреть, что последует за сим.
Путешествия по миру — как символ пути к себе в поисках собственного «я».Страсть, желание — и невозможность их удовлетворить.Ярость, боль — и сострадание.Отношения со случайными попутчиками и незнакомцами, встреченными в пути, — как попытка понять самого себя, обозначить свое место в мире.В какой-то миг герою предстоит стать Ведомым.Потом — Любовником.И, наконец, Стражем.Все это удивительным образом изменит его жизнью…
Дэймон Гэлгут (р. 1963) — известный южноафриканский писатель и драматург. Роман «Добрый доктор» в 2003 году вошел в шорт-лист Букеровской премии, а в 2005 году — в шорт-лист престижной международной литературной премии IMPAC.Место действия романа — заброшенный хоумленд в ЮАР, практически безлюдный город-декорация, в котором нет никакой настоящей жизни и даже смерти. Герои — молодые врачи Фрэнк Элофф и Лоуренс Уотерс — отсиживают дежурства в маленькой больнице, где почти никогда не бывает пациентов. Фактически им некого спасать, кроме самих себя.
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Проза Лидии Дэвис совершенно не укладывается в привычные рамки и кому-то может показаться причудливой или экстравагантной. Порой ее рассказы лишены сюжета, а иногда и вовсе представляют собой литературные миниатюры, состоящие лишь из нескольких фраз. Однако как бы эксцентрична ни была форма, которую Дэвис выбирает для своих произведений, и какими бы странными ни выглядели ее персонажи, проза эта необычайно талантлива и психологически достоверна, а в персонажах, при всей их нетривиальности, мы в глубине души угадываем себя.
«Да будем мы прощены» – одна из самых ярких и необычных книг десятилетия. Полный парадоксального юмора, язвительный и в то же время трогательный роман о непростых отношениях самых близких людей.Еще недавно историк Гарольд Сильвер только и мог, что завидовать старшему брату, настолько тот был успешен в карьере и в семейной жизни.Но внезапно блеск и успех обернулись чудовищной трагедией, а записной холостяк и волокита Гарольд оказался в роли опекуна двух подростков-племянников – в роли, к которой он, мягко говоря, не вполне готов…Так начинается эта история, в которой привычное соседствует с невероятным, а печальное – со смешным.