Арктический роман - [5]

— Я видел смерть, Рая. Она делает паренька взрослым. Не за день, не за час — за минуту. Ты этого не знаешь, Рая. Дай бог тебе никогда не знать…

— Я знаю, что такое смерть, Саня. Я будущий врач. Я видела, как умирают люди. Я знаю, что такое потерять родного… Я мать, Саня, и знаю, как появляется жизнь. Чего она стоит. Я не могу знать лучше тебя борьбу, которая убивает. Но я знаю борьбу, которая дает жизнь. Я женщина, Саня. Я знаю смерть и жизнь… и горе и радость. Останови машину: нам пора возвращаться. Мы будем счастливы…

— Мы защищались в этой войне, Рая. Я защищал свою родину. Мать свою защищал, сестру, тебя. Рая, Юрку!.. И я не хочу больше слышать от тебя ни одного слова, что я убивал, если ты считаешь, что я защищал в этой войне и тебя с Юркой… если ты учишься защищать на операционном столе жизнь человека, а не себя…

— Сейчас ты остановишь машину, Саня…

— И еще одно, чтоб потом не было… О счастье…

— Ты остановишь машину…

— Не останавливай меня. Рая… Это правда: я теперь не знаю «обыкновенной человеческой жизни, какой жили и живут люди», — она для меня навсегда отрезана войной. Я не успел по-настоящему почувствовать и счастья остаться в живых: война только что кончилась — только два дня, как я вернулся на родину… Помолчи минутку, пожалуйста… А человек, который всю войну провоевал в танке, командовал батальоном взрослых мужчин, — его считали взрослым над взрослыми… Человек не успел заехать к родной матери — поспешил к своим незаконным жене и сыну… Погоди… Этот человек еще не знает вообще, что может назвать счастьем жить, а в «обыкновенной» для его близких людей жизни он уже оказался мужчиной, у которого нет «своей гордости», уже обязан кому-то, чему-то…

— Саня!

— А для жены — «еще не взрослым мужчиной»!..

— Ты остановишь машину, Саня, развернешься…

— И если и ты в этом видишь счастье жить «обыкновенной человеческой жизнью… с легким сердцем»?!

— Санька!.. Мы поедем домой, Саня, и ты узнаешь, как я думаю… что есть счастье жить. Я так долго ждала тебя, Саня. Я теперь сумасшедшая. Заворачивай.

Романов не остановился, не завернул.

Утро они встретили — свое первое мирное утро! — в подмосковном тихом лесу, как встречали их предки, когда-то пришедшие на эту дремотную суровую землю, поросшую непролазными лесами, изрезанную сытыми, веселыми реками, — встретили на земле, омываемой чистыми росами, вскармливающей добрые и чистые людские сердца.

Когда солнце выглянуло из-за ближнего перелеска и, весело щурясь, метнуло веером лучи сквозь поредевшую крону березы, объятой осенним огнем, Романов, Новинская и Юрка поехали дальше на юг.

Есть в сухой, каменистой донецкой степи большой, шумный город — сердце Донбасса. С давних пор в этом городе на укосе крутого холма стоит шахта. В этой шахте работали дед и отец Саньки Романова. С этой шахты Санька ушел на войну.

Там, на пыльной донецкой земле, на укосе холма стоит маленький домик с калужской березкой. Друзья встретили Саньку Романова в домике, увели с собой в шахту. Родные шахта и дом не спросили Романова, где его котелок.

Романов жил с легким сердцем.

III. Человек идет по земле за мечтой

Романов не был святым перед Раей. Он знал женщин До встречи с ней на Оби, после возвращения из Сибири в Европу. Романов не знал, что такое жена. Рая стала женой.

Она не была похожа на женщину, которую Романов любил торопливой солдатской любовью на дорогах войны, постоянно менявшуюся, а в сущности остававшуюся той же: девушкой, которая недолго сопротивлялась и не успевала рассказать о вечной свежести женского сердца и извечном однообразии инстинктов матери, — девушкой радости одной ночи; никогда не отдавала себя та девушка без остатка и не претендовала на то, чтоб взять целиком. Нет — упаси бог! — Романов не презирал тех, кого знал на войне. Это были его товарищи, с которыми он воевал, или солдатки, истосковавшиеся по мужикам, — они любили так, как может любить женщина, не уверенная в том, что будет с ней завтра. И он любил их жадно, страстно, любовью молодого, здорового парня, которого война торопила в бой, жестокий и беспощадный. Солдатской — жадной к жизни — любовью Романов любил их, они уступали, и он остался благодарен им навсегда.

Рая не была похожа на женщину военных дорог. Она была всегда одинакова, и каждый раз была как бы другой. Она первая открывала объятия, вместе с объятиями открывала мир, до сих пор неизведанный — удивительный. Она одна за короткое время рассказала о женщине больше, нежели все, вместе взятые, — те, которых он знал.

Романов хотел отдохнуть годик-другой после войны, а потом уже думать о будущем. Рая ждала второго ребенка, но сама готовила обед для Романова; стирала рубашки себе и Романову; училась в институте и до глубокой ночи засиживалась рядом с Романовым за столом, помогая ему, вдалбливая: «Это в конечном счете необходимо не только тебе, но и всем нам — семье… детям», — заставляла учиться. Она спотыкалась на ровном, но не давала остановиться ему; засыпала в трамваях, но не позволяла ему вздремнуть после шахты — подсовывала тазик с водой под ноги. Она надела очки, а подготовила Романова к экзаменам на аттестат зрелости, не позволив ему потерять года.