Арктический рейс "Самотлора" - [2]

– Смотрите, светится! – изумленно восклицает буровой мастер Володя Кузнецов, перегибаясь над леером, – Здорово!

– Это планктон! – со знанием деда поясняет журналист Лева Соловьев. Но Володя тормошит нас обоих:

– Нет, вы только посмотрите, вот бы заснять на цветную кинопленку! – Володя взял с собой в командировку кинокамеру и готов запечатлеть все на свете. Еще днем он без устали обследовал трапы и палубы танкера, прицеливаясь объективом направо и налево. На море он впервые. И можно понять человека!

Мы долго вглядываемся в шумящий простор, каждый наедине со своими чувствами и опять ловлю себя на мысли, что никогда, наверное, не смогу привыкнуть к состоянию новизны, которая охватывает меня всякий раз, когда ступаю на палубу судна. Но я знаю главное: привычка рождает равнодушие, а море этого не прощает. Море любить надо! Очень любить!

Неожиданно по курсу судна вспыхивает мощный сгусток огней, будто ярко расцвеченная огромная новогодняя елка возникла среди волн – да так близко, что заломило в глазах от этого блеска. И вот уж вторая, третья – десятки таких "елок"! – вблизи и вдали заполонили собой пространство, расцветив воды и небесный купол на многие мили окрест. Кажется – огромное селение светится и манит запоздалого в ночи путника. Я ведь только в книгах читал о ночной ловле сайры и крабов, когда в море выходит огромное количество судов и суденышек, каждое, будто костер из мощных прожекторов и светильников.

— Краболовы работают! – подходит к нам первый помощник капитана Алексей Александрович Тютрюмов.

— Да, красивое зрелище! – отзывается Лева Соловьев. – На нефтяном Самотлоре у нас тоже хватает таких "зрелищ"...

Мне не хочется вступать в глубокомысленные и в данный момент праздные рассуждения о бездарных факелах попутного газа, о коих намекает Соловьев. Поднимаю воротник куртки, и уже гляжу как бы сквозь всю эту декорацию путины, где мне видится другой простор – полевой, засугробленная, убродная дорога, а вдали, уходящее столбами в небо зарево электрических огней над родным моим селом Окунево. И мы бредем с друзьями из соседнего большого седа, где мы учимся в школе-десятилетке. Бредем, точнее – бежим-торопимся к родителям на воскресенье. И тут вместо привычной глухой тьмы, огромное зарево огней над селом.

— Ребята, электричество подключили! Ура! – и мы уже не чувствуем усталости, резвясь и штурмуя заносы, летим на эти огни, уходящие в декабрьское предновогоднее небо...

Старпом

Он говорит о танкере – "пароход", и мне невольно хочется поправить старшего помощника капитана. Как это "пароход"? С. пароходами у меня связаны иные понятия. А Бурумбаевич (так часто называют Файзулина моряки танкера) без тени иронии продолжает:

– Пароход наш – посудина хорошая. Во-первых, новая. Три года, как сошел со стапелей Финляндии. Во-вторых, полная автоматика управления; три человека, практически, ведут судно – штурман в ходовой рубке, механик в центральном посту и вахтенный матрос.

Старпому "Самотлора", как на всяком морском судне, приходится нести "собачьи" вахты – с четырех утра до восьми. И каждое утро, на зорьке отвинтив иллюминатор, чтоб освежиться глотком прохладного воздуха поднимаюсь в штурманскую рубку к Бурумбаевичу, где мы ведем неторопливые беседы.

– Ну, а в-третьих?

Он поднимает к глазам бинокль, долго всматривается в чистый горизонт воды и неба, где лишь чернеют среди простора глупыши – это такая порода чаек, говорит:

– Почему, думаешь, послали в Арктику наш пароход? А потому, что он – ледорез и легкие льды мы проходим самостоятельно. Понятно?!

Посвящает меня Бурумбаевич и в нехитрые морские премудрости, учит элементарным знаниям, приметам. Он показывает, как с помощью циркуля и вычислительной шкалы на карте определять наше местонахождение. Или измерять на глаз силу ветра. Для этого, конечно, есть специальные приборы, но в морском деле опыт – не последнее дело.

– Сколько сейчас баллов? – спрашивает Бурумбаевич.

– Думаю, пять баллов есть!

– Перебор! Вот когда ветер станет срывать гребешки волн, тогда и будет пять. Завывает в снастях, считай, все семь!

– А когда десять?

– Тогда бы мы не распивали кофе, как в сию минуту...

– Тоже – понятно.

Старший помощник – первый человек на судне после капитана. Нет капитана на борту, вся власть переходит к старпому. Файзулин в этой должности плавает шесть лет. Сейчас ему двадцать девять. Как говорят, рано достиг командирских высот. Но это не потолок, потому что Бурумбаевич готовится "сдать на капитана", учится заочно в высшем морском училище. А в двадцать три у начинающего старпома океанского судна была за плечами средняя Астраханская мореходка, куда вопреки семейной традиции хлеборобов уехал он из башкирской деревеньки. В случае провала на экзаменах намеревался вернуться домой. Посчастливилось. Поступил.

– Домой приезжаю в отпуск, рассказываю, не верят, что весь свет уже обошел по морям-океанам.

И я слушаю его рассказы о Сингапуре, Бомбее, Суэцком канале, словом, о загранке – в неистребимой надежде когда-нибудь самому побывать в тех экзотических краях, широтах...

– Во Вьетнаме много раз бывал... Не забыть, как в блокаде четыре месяца стояли, когда американские самолеты заминировали все выходы из порта. Попадал под обстрел, под бомбежки...