Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера - [33]

обучения и обращения, а также, возможно, через смешанные браки. Термин «инородец» не был определен в правовом отношении: Устав применялся ко всем «инородным племенам, именуемым поныне ясачными»^{339}, включая тех, кто не должен был платить ясак, и, судя по всему, тех, кто говорил только по-русски и сам себя считал русским и христианином. Слово «ясак» перестало употребляться.

Охотники, собиратели и оленеводы Заполярья были бесспорными инородцами и принадлежали либо к «кочевой», либо к «бродячей» категории^{340}. Важнейшим принципом северной администрации было непрямое правление при минимальном вмешательстве со стороны русских. Каждое стойбище или улус, включающий пятнадцать и более семейств, должны были иметь постоянное название и свое собственное родовое управление, в которое входил выборный или наследственный староста, а в кочевых родах — еще и два помощника. Группы меньшей величины присоединялись к соседнему родовому управлению, причем влиятельным членам рода, не входившим в управление, не дозволялось использовать свое влияние (это значило, что даже в теории — что довольно удивительно, принимая во внимание взгляды Сперанского и Батенькова, — официальные роды не обязательно должны были совпадать с реальными родовыми общинами, а родовое управление не обязано было воспроизводить существующую статусную иерархию)^{341}. Среди бродячих инородцев родовые управления, состоящие из одного человека, были единственными официальными административными органами; у кочевников существовали «инородные управы», которые отвечали за несколько соседних родов и состояли из главного старосты, двух помощников и, где это было возможно, постоянного писаря. Наиболее образованные, многочисленные и обладающие централизованной структурой народы, из которых были особо названы лишь забайкальские буряты, должны были иметь Степную думу, которая бы представляла весь народ перед лицом губернской администрации^{342}.[41] Старосты назначались местными российскими чиновниками, но управлять они должны были в соответствии с традиционными «степными законами и обычаями». Законы эти следовало собрать, кодифицировать, очистить от всего «дикого и жестокого» и опубликовать на русском и, если возможно, на туземном языке^{343}.[42] Инородцы подлежали русскому суду только за тяжкие преступления, такие как мятеж, преднамеренное убийство, грабеж, изнасилование, подделка денег, а также расхищение казенного или общественного имущества^{344}. Все прочие дела считались гражданскими и относились к племенной юрисдикции^{345}.

Помимо поддержания внутреннего порядка и передачи сородичам распоряжений верховной власти, старосты несли ответственность за распределение, сбор и доставку дани и земских сборов, причем каждый род считался «одним нераздельным лицом»^{346}. Российские чиновники должны были, насколько возможно, содействовать им в выполнении этих задач, принимая оплату на ярмарках или посылая специальных представителей в отдаленные стойбища. Устав настаивал на обязательной выдаче расписок и даже предлагал специальные символы, которые могли бы использовать неграмотные инородцы. Контакты между русскими и туземными администраторами должны были сводиться к минимуму, и чем меньше подвод или саней использовали приезжие чиновники, тем лучше; бродячих инородцев не следовало навещать более одного раза в год. Российским чиновникам запрещалось торговать с инородцами вверенных им губерний, а выезды сборщиков дани допускались лишь в тех случаях, если старейшинам трудно было самим приехать в правление или если недоимки превышали дань за два года^{347}.

Купцам, с другой стороны, предоставлялась значительная свобода действий. Кроме горячительных напитков, все необходимые инородцам товары можно было продавать им в любое время и без каких-либо ограничений, предпочтительно на ярмарках^{348}. (Внешняя торговля исключалась: в 1820 г. прибыльная тихоокеанская коммерция была запрещена под давлением Русско-американской компании и кяхтинского купечества^{349}). Местная полиция должна была пресекать всевозможные злоупотребления, в том числе свои собственные^{350}. Как писал Сперанский перед публикацией Устава,

в Сибири относительно торговой с инородцами существовали до 1819 года две системы. Одну из них можно назвать запретительною, другую свободною. Запретительную систему вводили и при удобных случаях старались укоренить разные чиновники полицейского управления. Системы свободной всегда просили… купечество, вообще промышленники, и сами инородцы. Полиция представляла, что торговцы и промышленники обманывают инородцев, пользуясь их незнанием цены…; что инородцы не умеют защищаться против притеснений частных людей; что при свободе торговли нельзя усмотреть, соблюдается ли определенное в законе запрещение ввозить к инородцам горячие напитки, нельзя ожидать, чтоб инородцы платили в казну ясак исправно, зверями окладными и лучшей доброты, и наконец нельзя продавать инородцам хлеб с выгодою для казны….Против сих предлогов местной полиции торговцы и промышленники представляли, что ограничения в торговле с инородцами могли быть допускаемы прежде, но не ныне, когда число торгующих уже не малое и следовательно есть соревнование; что причины, побуждающие чиновников полицейских настоять о запрещении, суть выгоды не казенные, но их собственные…; и что наконец установленная сими чиновниками выдача билетов частным лицам на проезд в кочевья инородческие для торговли есть не что иное, как собственный их корыстолюбивый расчет. Инородцы с своей стороны жаловались на разорения, торговлею чиновников им причиняемые, жаловались на продажу непомерными ценами вещей необходимых, на несправедливость донесения полиции относительно платежа ясака и проч.