Арктическая одиссея - [3]
А солнце вот уже оторвалось от горизонта и словно уменьшилось в размере, но такое же сияющее и горячее, набирая высоту, медленно покатилось по безоблачному небу, заливая землю теплым живительным светом и словно говорило, нет, торжественно возвещало: «Я – Солнце, дающее всем жизнь! Все живое на земле славит меня, и я славлю все живое. Живите, люди, живите, звери и птицы, живите, все твари – я для всех нужно, всем одинаково отдаю свои живительные свет и тепло! Хороша жизнь, когда я на небе! Славьте жизнь, она достойна этого!».
Наверное, примерно так думал каждый из нас, молча стоявших здесь и завороженно наблюдавших за восходящим солнцем и преобразившейся окрестностью.
«Хорошо-то как!» – с умилением произнес Данилыч, не отрывая восхищенного взгляда от блестевшего позолотой острова.
Пока еще нет художника, который бы достойно отразил эту красоту, – Виктор Пысин, казалось, не дышал и тоже восхищенно смотрел на алмазные торосы.
Меня тоже тронула красота этого чудесного утра, и я сказал:
– Придет время – будут такие художники, как Левитан, Тургенев или даже Лев Толстой. Они по достоинству прославят Арктику, а теперь, ребята, в путь. Солнце уже встает, вон как вверх поползло!
Мы тронулись вперед к ближайшим торосам.
3 апреля.
Утром Данилыч поднял нас в шесть часов. Сам он встал значительно раньше. К нашему подъему он успел накормить собак и приготовить завтрак на примусе, растопить снег для умывания. Обязанности повара добровольно взял на себя Данилыч, этот безотказный и практичный в жизни человек.
– Вставайте, парни, завтрак готов, и работа ждет. Кто много спит, тот мало живет, – приговаривал Николай Осипович, подергивая наши спальные мешки.
Из-за дневника ложился я спать довольно поздно и спал беспокойно от холодного воздуха. Окунешься с головой в спальный мешок – душно, освободишь голову (спим в шапках) – начинает мерзнуть лицо. Мороз-то 18 градусов. Ближе к утру приспособился, оставил небольшую отдушину в мешке и крепко уснул.
Утро было такое же солнечное и лучезарное, как и вчера. И светило почти до вечера. Ближе к вечеру с востока надвинулись плотные облака нижнего яруса и закрыли солнце. Днем температура воздуха повысилась до минус 12 градусов, и такая же сейчас, вечером. Мягкая погода.
Сегодня славно поработали – сделали 20 станций. Средняя толщина льда превышает два метра. Торосы чередуются с неширокими ровными снежными полями. Вот и сейчас, преодолев несколько труднопроходимых, почти сомкнувшихся гряд торосов, мы остановились на ночлег перед огромным снежным полем шириною не менее двух километров. За ним, словно горы, возвышаются торосы. Дальше к северу, ближе к небосклону, темнеет небо. Там должна быть вода. Возможно, завтра мы закончим ледовый разрез.
Должны же нас искать!
5 апреля.
О ужас! Нас оторвало! Сейчас мы находимся на огромном ледяном поле, которое движется в северном направлении, все дальше удаляясь от коренного припая. Как такое произошло? Расскажу все по порядку.
Спали хорошо, крепким здоровым сном. Но ближе к утру, перед рассветом, стали выть собаки. Они разбудили нас. Данилычу пришлось вылезти из своего мешка, чтобы успокоить собак. При нем собаки скулили и вели себя беспокойно. В чем дело? Если бы поблизости шастал медведь, то собаки лаяли бы и рвались бы к нему. Их беспокоило что-то другое. Правда, иногда слышались странные звуки, словно где стреляли: то глухие – в отдалении, то громкие и резкие – поблизости. Так лопается лед, и появляются трещины на нем. Море словно живой организм и по-своему постоянно дышит. Приливы сменяются отливами даже зимой, подо льдом. Происходит сжатие и торошение льда. Во время сильных приливов лед разрывается, образуются трещины, которые иногда тянутся на много километров.
С утра с юга потянул свежий ветерок. Мы не обратили на это внимания, занимались своим делом. За полдня выполнили девять станций. В полдень перекусили, немного отдохнули и снова за работу. Впереди, казалось, совсем близко было видно черное небо, т.е. водное поле, значит, там была открытая вода. Наша работа близилась к концу.
Резко уменьшилась толщина льда. Теперь она не превышала 120 сантиметров. Значит, под нами был более поздний припай, сравнительно молодой лед. На пути встречались небольшие трещины на льду. Одна трещина нас насторожила: она протянулась с запада на восток шириною пять-шесть сантиметров. Тут Данилыч сказал мне:
– Саша, дальше идти опасно. Эта трещина нехорошая, коварная. Здесь может развести лед, разводье будет. Ветер-то в спину нам, с материка. Опасный ветер.
Я понимал тревогу Данилыча, но открытое море было совсем рядом, осталось пройти каких-нибудь три-четыре километра – мы
уже чувствовали его по влажности воздуха. И я стал убеждать Данилыча в противном, что, дескать, за два или два с половиной часа мы обернемся и возвратимся назад, к этой трещине, и что за это время страшного ничего не случится, и что ветер пусть и упругий, но не сильный, всего 10-12 метров в секунду – он с утра такой дует… Меня поддержал Виктор. Уж так нам хотелось побывать у открытой воды, взглянуть на живое море!
Горько на душе людей бывает,
