Аркадиана - [49]

-- И турки, небось, пристают, - произносит он едко.

-- Турки... - я задумываюсь. - Турки весьма корректны. И они не пьют. С ними чувствуешь себя в безопасности. При всей их назойливости они лишены комплекса неполноценности. Они не дерутся и не матерятся, когда им отказывают. Это симпатично. Мы не привыкли к такому обращению... Мы вообще народ не балованный. Мы... - я откидываюсь на спину и смотрю в небо, на действительно яркие неизвестные звезды. - Мы проговорим все твои пятьдесят баксов.

-- Не мелочись, - говорит он. - Я еще положу.

Ей-богу, мне нравится такая постановка вопроса. Предпочитаю, чтобы мне в карман. Наличными.

-- Я не хочу тебя разорять, - говорю я. - Я бедная, но гордая. Я буду тебя дозировать. Чтобы тебя хватило надолго. Пока, далекий северный незнакомец. Пока, мой любимый серый город...

Я чмокаю мембрану и выключаю связь. Надо иногда кому-нибудь признаваться в любви. Даже бестактным конъюктивитным неврастеникам. Иначе сердце замерзает...

Поговорив, я Ванькой-встанькой принимаю вертикальное положение, поднимаюсь и иду по территории. С гордо поднятой головой. Презирая веселую толпу, через которую я, лавируя, двигаюсь. Мне уже не грустно. Я уважаю сама себя. Я не буду шляться по чужим номерам и подсобкам. По крайней мере, сегодня. Я в одиночестве лягу в собственную постель. С сознанием собственного высокого морального облика. С меня довольно душевных бесед по телефону. Весь мир желает, чтобы я не претендовала на большее, но сейчас сделаем уступку миру... Моему телу достаточно, как при ходьбе его ласкает любимое тяжелошелковое платье, гостинец бывшего мужа. Второго мужа. Того, кто выгнал меня без гроша из совместного дома - но за прикосновения платья, приобретенного в порыве неграмотности в неведомой стране, его счет уменьшается. И за шестьсот баксов, данных в помрачении каприза...

А поутру нас ждет большая деловая программа. Злая Вера, окончательно разочаровавшаяся в своем высокопоставленном турке (главное разочарование в том, что с него не стрясти ни копейки) решает ехать за дубленкой. Мне не хочется за дубленкой. Мне вообще по магазинам не хочется. Ходить по магазинам без денег - онанизм снова. Но деваться некуда... Позавтракав, выпив по стакану пива (единственная Верина уступка - дождаться открытия бара), мы, как сумасшедшие, прем навстречу голой толпе с надувными крокодилами - в сторону выжженных колючих пустырей. Солнце палит нещадно. Маша провожает приветственным взмахом руки - уважительно она думает, что Мустафа расщедрился. Вера заблуждения не опровергает - стесняется, что будет тратить собственные деньги. В Машиных глазах это верх идиотизма... Мы тащимся к туристической лавочке, где нас ждут, маясь от жары, две супружеские пары и Кемаль. Подъезжает мини-автобус, Кемаль галантно подает руку на подножке, и мы летим вдоль побережья в Анталийскую сторону. Есть что-то приятное в обзоре побережья... Откинувшись в кресле у окна, я наслаждаюсь пробегающими видами, гладкостью и пустотой дороги, горами, соснами, морем, мелькающими парусами яхт, голубым небом, белыми отелями, и даже не слушаю, о чем болтает Кемаль. При подъезде к горному серпантину я напрягаюсь, но потом приходит в голову: если и сорвется, рыдать по мне особо некому. Поэтому серпантин тоже доставляет удовольствие... Удовольствие кончается, когда мы въезжаем в пыльный каменный мешок - Анталию. Диву даешься, где только люди не живут. И наверняка наших тоже много.

Проскочив набережную и попетляв по улицам, автобус встает у кондиционированного склада, где продавцы, пряча глаза с паучьим выражением, готовы вцепиться мертвой хваткой. Объяснять им, что ты не покупатель, абсолютно бесполезно и, чтобы отвязаться сразу, я требую двубортное кожаное пальто. Как у Штирлица. Здесь и однобортные вещи шьются встык, с предельной экономией материала, так что удовлетворение покупательского спроса мне стопроцентно не грозит. Среди продавцов возникает легкая паника. Выхваченные из нафталиновой кучи кафтанчики я поднимаю на смех. Нечто похожее на искомое бегом приносят из мужского отдела. Я оскорбляюсь до глубины души постановкой вопроса. Пальто предлагают быстро переделать. Я оскорбляюсь еще больше (хотелось бы понаблюдать процесс). Посрамленные, продавцы оставляют меня в покое, неуверенно продолжая шарить по рядам висящих шкур, а я, освободившись, присоединяюсь к Вере, которой на требование розовой дубленки пытаются всучить меховую курточку лилового цвета потерянных надежд. Махнув рукой, я спокойно гуляю по складу. Пол блестит полированным камнем. За стеклом среди груды меховых обрезков показательно горбятся скорняки. Кемаль тоскливо курит на крыльце. Одна из семейных пар, приехавшая с нами, полулежит в креслах с тюками в руках на низком старте. Я снова иду искать Веру. Она примеряет зеленую дубленку с пышным воротником и озабоченно рассматривает пуговицы. В общем, не проходит и получаса, как Вера определяется, покупку запихивают в пакет, а я молюсь про себя, чтобы ее не потянуло до кучи на золото. В последний момент Вера вспоминает о купальном халате для мужа. В автобус ее заталкивают всем русскоязычным коллективом - со словами, что халатов полно рядом с отелем. Мы едем обратно, я не отрываюсь, как загипнотизированный кролик, от бирюзовой мерцающей пелены на горизонте, предчувствуя момент погружения, а Вера блаженно нюхает содержимое своего пакета.