Аристотель. Идеи и интерпретации - [39]

(4) Здесь также возникает затруднение, так как нелегко сказать, до какого [места] и [начиная] откуда (μέχρι πόσου καὶ τίνων) надлежит искать причину, равным образом как среди

^9b5 чувственно воспринимаемых, так и умопостигаемых [вещей]: ведь движение в бесконечность чуждо им в обоих случаях и разрушает понимание. Оба они в некотором роде начала, одно для нас, а другое — само по себе (ἁπλῶς)[165], или, возможно, одно — конец, а другое — некое начало для нас. До определенной

^9b10 [степени] (μέχρι μὲν οὖν τινὸς) мы способны изучать вещи через их причину, начиная каждый раз с чувственно воспринимаемого[166]. Когда же доходим до крайних и первых сущностей, это становится невозможным, либо потому, что у них нет причины, либо в силу слабости нашего зрения, не способного разглядеть ярчайшие вещи (τὰ φωτεινότατα)[167]. (Но возможно правильнее было бы сказать, что созерцание этих вещей возможно одним только разумом, который касается их

^9b15 как бы схватывая (θιγόντι καὶ οἷον ἁψαμένῳ). Именно поэтому по отношению к ним невозможно заблуждение)[168].

(5) Трудны именно в этой связи как понимание (σύνεσις), так и убеждение (πίστις). Важные в других случаях, они

^9b20 особенно необходимы в величайших вопросах, а именно: где провести черту (ἐν τίνι ποιητέον τὸν ὅρον), отделяющую исследование природы от того, что ей предшествует (περὶ τὰς ἔτι προτέρας)? Ведь ищущие объяснение (λόγον) всего, разрушают само это объяснение, равно как и знание (τὸ εἰδέναι). Или, скажем иначе и правильнее, они пытаются объяснить вещи, необъяснимые по своей природе[169].

^9b25 (6) Считающим небеса бессмертными и одновременно принимающим все, что раскрывает астрономия (ἀστρολογία) относительно их движения, размеров, форм и расстояний, остается только установить, как движение обеспечивается первыми вещами (τά τε πρῶτα κινοῦντα) и ради чего (τὸ τίνος ἕνεκα),

^10a1 а также какова природа каждой вещи, каково их взаимное расположение и общая им всем сущность (и затем, по мере нисхождения, [установить] это и в отношении других вещей,

^10а5 для каждого вида и части вплоть до животных и растений).

Итак, если астрономия и способствует пониманию, то это не относится к первым началам природы, так как высшие начала отличаются от них и предшествуют им. Да и метод исследования (τρόπος), как думают некоторые, здесь требуется не физический или, по крайней мере, не вполне физический.

(7) И все же, именно способность к движению (κινεῖσθαι) свойственна и природе как таковой (ἁπλῶς), и, тем

^10а10 более, небесам. Если действие (ἐνέργεια) — это сущность каждой вещи, и каждая из них по отдельности если действует, то и движется (как в случае животных и растений; в противном случае, от них остается одно название [ὁμώνυμα]), тогда очевидно, что и в круговом движении (ἐν τῇ περιφορᾷ) проявляется

^10а15 сущность небес, а если это движение удалить, оставив лишь покой, то и от них останется одно лишь название. Ведь круговое движение — это своего рода жизнь вселенной. Как, не считая тех или иных случаев, жизнь животного не нуждается в объяснении, так же и движение небес и небесных тел не нуждается в объяснении за исключением особых случаев[170].

^10а20 И затруднение это некоторым образом связано с движением, инициируемым неподвижным двигателем (τὴν ὑπὸ τοῦ ἀκινήτου κίνησιν).

IX

(1) «Все происходит ради чего-то» и «ничего не случается зря» нелегко определить (как часто говорят: откуда следует

^10а25 начать и на чем закончить?). К тому же некоторые из рассматриваемых вещей таковыми не выглядят, оказываясь такими одни в силу стечения обстоятельств (τὰ μὲν συμπτωματικῶς), другие — по нужде (τὰ δ’ ἀνάγκῃ). И таковы небесные тела и большинство вещей, встречающихся на земле[171].

^10b1 Для чего нужны приливы и отливы на море, его наступление (προχωρήσεις), высыхание, наводнение и, в целом, изменения то в одном, то в другом направлении, гибель и рождения, посредством которых во всем, что существует на

^10b5 земле, возникают изменения и перемены (ἀλλοιώσεις καὶ μεταβολα) то в одном, то в другом направлении, и много еще чего тому подобного?

И у животных кое-что выглядит бесполезным (μάταια), как, например, грудь у мужских особей[172] или [семя]извержение у женских (если считать, что оно не вносит никакого вклада[173]). Таковы борода у некоторых животных и, в целом, рост

^10b10 волос в некоторых местах[174]; огромные рога, как у некоторых оленей (которые даже мешают им, так как чешутся и заслоняют глаза)[175], и то, как некоторые хорошо известные вещи случаются насильно и вопреки природе (βίᾳ ἢ παρὰ φύσιν):

^10b15 посмотрите, как размножаются цапли[176] и живут мухи-однодневки. Можно вспомнить и немало других примеров такого рода. Но наиболее известный и общепринятый пример касается питания и рождения живых существ, так как возникают они не ради чего-то еще, но в силу стечения обстоятельств или по какой другой нужде (συμπτώματα καὶ δι’ ἑτέρας ἀνάγκας). Ведь если бы они возникали ради чего-то, то появлялись бы всегда одинаково и были бы всегда одними и теми же[177].

^10b20 И относительно растений и даже неодушевленных вещей, которые обладают определенной природой (по мнению некоторых) по форме, виду и возможностям (δυνάμεσιν), позволительно спросить, для чего они? Утверждение, что «ни для чего» (τὸ μὴ ἔχειν λόγον) вызывает трудность само по себе и,