Все сказанное, само собою разумеется, не имеет никакого прямого отношения к книге, которой заглавие выставлено в начале статьи{1}. Все это не более, как очерк, могущий послужить материалом для будущего составителя статьи в «Наши»{2}, где ведь должен же быть, нарисован «сочинитель». – Теперь обратимся к сочинению г-на Бранта.
Неоднократно мы имели случай замечать г. Бранту, как бесполезны для литературы и для него самого усилия его сочинять, сочинять во что бы то ни стало. Но г. Брант неисправим: едва прошло полгода от появления его странных критических брошюр{3}, и вот он является с новым произведением: «Аристократка»… Аристократка – и г. Брант! Как много сказано одним заглавием! Кажется, нечего и прибавлять… Не можем, однако ж, не обратить внимания на одну новую, чрезвычайно тонкую выходку г. Бранта. Послушайте: г. Брант говорит о преследовании критикою людей ничтожных и глупых:
Отчего именно (спрашивает он) на этих именно бедных недорослей, вечных, непроизвольных детей человечества, должно изливать желчь ума и сатиры, предназначенной преимущественно бичевать предрассудки и пороки людей не незначительных по роле, разыгрываемой ими в обществе, не невежд и глупцов обыкновенных, дюжинами дюжин встречаемых, но людей с весом и внешнего и внутреннего значения?
Подумаешь, к каким средствам не прибегают люди! Не преследуйте насмешкой невежд и глупцов, говорит г. Брант: насмешка создана для людей с весом внутреннего и внешнего значения. Зачем бы, казалось, придумывать г-ну Бранту такой странный парадокс?.. Но положим, что это придумалось так, спроста; главное тут – ложность парадокса. Если преследовать только слабости и недостатки людей с умом и весом, как желает г. Брант, то глупость, невежество и шарлатанство могут вообразить, что в них кет ни слабостей, ни недостатков. Нам кажется, что именно дерзкие-то усилия попасть куда не следует, невежественные предрассудки и простодушные ухищрения глупцов и невежд, которых вы, г. Брант, защищаете, и должны быть преимущественно преследуемы насмешкою; если мало одной насмешки, – их, как язвы на теле общественном, должно искоренять всеми мерами – выжигать, вырезывать, вытравлять. Si medicamenta non sanant, ignis sanat, si ignis non sanat, ferrum sanat [1], – сказал еще Иппократ, на которого мы и ссылаемся, в подтверждение наших слов…
Кто желал бы почему-либо короче познакомиться с новым произведением г. Бранта, тому мы должны сказать еще, что в этом произведении нет даже тех простодушных, неумышленных обмолвок, которые иногда встречаются в сочинениях такого рода и под веселый час срывают невольную улыбку: здесь все чистенько, гладенько, отделано с рачительностию самой терпеливой бездарности и оттого чрезвычайно пошло. Действующие лица – аристократка, которая ездит в Александрийский театр и объясняется, как героини представляемых там водевилей; учитель истории, педагог, который из рук вон глуп; сверх того, сам сочинитель, г. Брант, иногда замедляет и без того уже вялое действие повести отступлениями, вроде следующего:
Не знаю, отчего рука моя дрожит, начертывая строки, приближающие меня к описанию последних событий этой повести; отчего оставляет меня спокойствие историка, и я чувствую некоторое трепетание сердца, подобно путнику, завидевшему тучу и боящемуся, что гроза застигнет его вдали от крова и всякого приюта?..
Но довольно. Из того, что мы сказали, кажется, можно ясно понять, какова новая повесть г. Бранта и какого рода аристократию «окритиковал он в своей литературе». О! г. Брант большой критикан!
