Аристофан - [43]

Если в «Экклесиазусах» дана острая критика идеала уравнительности и всеобщности, подразумевающего ликвидацию частной и в том числе земельной собственности, разрушение самостоятельного крестьянского хозяйства, то в «Плутосе» утверждается идеал сохранения частной собственности, утопическая мечта о возрождении аттического крестьянства.

Следует при этом заметить, что надежда на сохранение класса мелких земельных собственников была в известной степени политической иллюзией уже в годы Пелопоннесской войны: дальнейшее развитие товарно-денежных отношений, укрепление морского могущества Афин, а главное, расширение рабского способа производства неизбежно должно было привести к расслоению аттических земледельцев, к обнищанию их подавляющего большинства.

Таким образом, аристофановская комедия, бравшая на себя защиту этих земледельцев, пропаганду их идеалов, самим ходом исторического развития обречена была оставаться в кругу утопических представлений, идеализирующих прошлое: утопия мира в бурные годы войны; утопия возврата к обычаям и нравам марафонских бойцов, когда Афинский морской союз давно перестал быть равноправной «симмахией», превратившись в великодержавную «архэ»; утопия восстановления патриотической драматургии Эсхила, неразрывно связанной с эпохой становления афинской демократии, в годы, когда демократия переживала уже острый кризис, и так далее.

Но до сицилийской катастрофы и Декелейской войны иллюзии восстановления «крестьянской демократии» еще могли иметь под собой некоторое основание: до 413 года независимое аттическое крестьянство еще держалось довольно устойчиво. После дезорганизации афинской сельскохозяйственной жизни в результате набегов спартанцев из Декелей, а тем более после поражения и капитуляции Афин эти иллюзии уже теряли под собой всякую почву.

Не случайно поэтому, в отличие от ранних комедий Аристофана, где фантастический сюжет служил для наиболее яркого раскрытия злободневной политической тематики, комедия «Плутос» утопична по самой сущности своего содержания. Стремясь к осуществлению своих планов, герой комедии оказывается перед проблемой, неразрешимой для античности, — проблемой рабства.

Все начинается с того, что желание Хремила и его друзей исцелить Плутоса, чтобы затем зажить беспечно и привольно, встречает яростное сопротивление со стороны богини Бедности. Она пытается убедить земледельцев, что именно бедность является главной побуждающей силой в производстве материальных благ.

Да ведь если бы Плутос стал зрячим опять и раздал себя поровну

людям,

То на свете никто никогда бы не стал ремесло изучать иль науку.

А коль скоро исчезнет у вас ремесло и наука, то кто же захочет

Иль железо ковать, или строить суда, или шить, или делать колеса,

Иль тачать сапоги, иль лепить кирпичи, или мыть, иль выделывать

кожу,

Или, «плугом разрезавши лоно земли, собирать урожаи Демэтры»,

Если сможете праздными жить вы тогда, ни о чем о таком не заботясь?

— Пустяки, — отвечает Хремил, —

Ведь все то, что сейчас перечислила ты, будут делать для нас наши

слуги.

(Там же, 510–518)

Но откуда же возьмутся слуги-рабы, — продолжает спрашивать Бедность, — если никто не захочет заниматься работорговлей, если у каждого будет достаточно добра, чтобы не рисковать собственной жизнью, гоняясь за богатством? Кто захочет брать на себя хлопоты, связанные с добычей и продажей рабов, если никто не будет нуждаться в деньгах? Хремил чувствует, что почва уходит у него из-под ног и ему не справиться с доводами проклятой старухи Бедности. Он пускает в ход единственное оставшееся средство, то есть довольно грубо выпроваживает неугомонную противницу с поля спора, сопровождая свои действия знаменательным наставлением: «Ты меня не убедишь, даже если убедишь».

Итак, Аристофан подвергает сомнению перспективу всеобщего благополучия, основанного на рабском труде. Силой своего художественного гения он уловил глубокую противоречивость утопических идеалов того времени: всеобщее благо и процветание граждан невозможно на основе рабского труда, ибо само это рабство неразрывно связано с ростом социального неравенства среди свободных.

Найти выход из этого заколдованного круга Аристофан не мог, как вообще не могла найти его теоретическая мысль рабовладельческой Греции. Величайший мыслитель античности Аристотель, считая идеальным государство, в котором преобладающее место занимает «средний класс», в то же время признавал рабство «варваров» их естественным состоянием и необходимым условием существования этого самого среднего класса.

Но во всяком случае бесспорной заслугой Аристофана остается то, что он в последние годы своей жизни сумел приблизиться к пониманию противоречивости общественных отношений современной ему Греции. Свидетельством этого является и усиление интереса Аристофана к образу раба, который изображен в его последней комедии не как традиционный образ-маска, а как яркий индивидуальный характер. Мы останавливались выше в этой связи на образе Ксанфия из «Лягушек». Еще более примечателен Карион, раб Хремила, в «Плутосе».

Социальные признаки, типичные для раба, даются при первом же его появлении на сцене. Карион с горечью размышляет о своем положении: