Ариман Неизмененный - [15]

Оно снова изменилось. Теперь это было лицо, которое казалось знакомым, лицо, находившееся где-то между воспоминанием и сновидением.

— Кто… — начал он и услышал, как непокорность покидает голос. — Кто ты такой?

Берущий Клятвы улыбнулся, и в выражении этом читались и жалость, и усталость, и холод кромки ножа.

— Ты знаешь, кто я, — произнес он.

— Ты говоришь, как он, — сказал Мемуним и вздрогнул, ощутив сухое дыхание на языке. — Ты говоришь, как Ариман.

На миг ему показалось, будто в пустой глазнице Берущего Клятвы мелькнула искра пламени. Когда тот вновь заговорил, голос был тихим и размеренным.

— Сейчас, Мемуним, ты стоишь в конце пути, что привел тебя в никуда. — Он кивнул и отступил назад. — Но есть другие дороги и другие цели, которым ты можешь послужить.

Мемуним покачал головой. Ему хотелось, чтобы Берущий Клятвы замолчал. Хотел, чтобы боль усилилась так, чтобы он смог погрузиться обратно во тьму, так, чтобы смог забыть.

— Ты уже предложил мне исполнение моих грез, но я больше не буду следовать за ними.

— Я не могу предложить тебе надежду — для нас ее теперь нет, но могу предложить новую мечту.

Мемуним заколебался. Он имел возможность отказаться прямо сейчас, уйти в холодную тьму ночи, где его воспоминания могли остаться, но где он не будет ими владеть.

Берущий Клятвы наблюдал за ним. На его лицо падали тени, скапливаясь в глазнице отсутствующего глаза, затемняя блеск доспехов до цвета потускневшей бронзы. Посох в руке был уже не серебром, но полированной костью и изогнутым эбеном.

Мемуним вспомнил Аримана, последнее мгновение на Планете Колдунов, когда они стояли среди только что сотворенной Рубрики, мгновение, когда за ними пришел Магнус. Он подумал тогда, что Ариман преклонит колени и станет молить о прощении, ибо разве мог он поступить иначе? Но Ариман остался стоять и сказал, что удовлетворен. Мемуним вспомнил миг до того, как Магнус рассеял кабал меж звездами.

— Какая мечта у меня осталась? — спросил он.

Посох Берущего Клятвы завращался, превратившись в полосу синего пламени. Цепи, что удерживали Мемунима, разорвались, шипастый ошейник слетел с шеи. Колдун приземлился на пол, в его разум хлынул варп, соприкоснувшись с мыслями.

— Месть, — произнес Астрей, глядя на него. — Я дам тебе месть.

Долгое мгновение Мемуним молчал, а затем закрыл глаза и склонил голову.

— Я даю тебе клятву, — сказал он.

Ариман остановился посреди своих покоев и прислушался. Кругом было тихо. По крайней мере, настолько тихо, насколько это могло быть на военном корабле. Через вентиляцию вырывался воздух. Прямо за стенами и под полом гудели трубы и провода. Эхо чего-то глубинного и механического, движущегося во внутренностях корабля, рычало на границе слуха. Но что на самом деле привлекло его внимание, так это тишина разума. Все голоса, бормочущие на краю сознания, все мысли и чувства, кричащие ему из чужих разумов, все цвета и текстуры устремлений, страхов и надежд, накатывающих на него, — все смолкло.

Покои не отличались размерами. Он мог пересечь их в шесть шагов, а потолок был достаточно низким, чтобы голова почти касалась голого металла. У стены напротив двери стояла койка. Небольшие полки расположились прямо под линией его зрения на двух других стенах, не считая пустующих стоек для доспехов и оружия. В прошлом эта комната служила арсеналом для линейного офицера Тысячи Сынов, возможно, сержанта. Теперь она принадлежала Ариману.

Колдун прошел к небольшому сундучку у изголовья койки. В нос ударил запах сухого кедра, когда Азек откинул крышку и достал глиняные чаши, масло и фитили. Слабая дрожь масляного пламени прогнала тени, когда он поочередно наполнил и зажег огонь в каждой чаше. Он прервался, пробежавшись взглядом по каждому предмету в помещении, пока его разум отмечал относительное расположение каждого из них. Все в порядке.

На то, чтобы снять доспехи, ушло больше времени. Без силы разума или рук сервов ему пришлось снимать их самому, пластина за пластиной, заклепка за заклепкой. Процесс, который можно было проделать одной только мыслью, стал чередой медленных, механических шагов. Он позволил себе погрузиться в ритм исполнения задачи. Разум успокоился. Все образы, бежавшие сквозь его мысли, замерли. Мир сузился до щелчков и лязга металла и керамита, а также тяжести каждой пластины в руках.

Временами Азек бросал взгляд на дверь. Прямо за порогом слева стоял Гелио Исидор, подобный статуе в сине-золотых доспехах. Свет в глазах воина едва заметно переливался зеленым. Заклинания, наложенные на покои, сглаживали ауру присутствия Рубрики. Но он все еще был здесь. Ариман чувствовал на себе его взор.

Он поднял с пола шлем за рога, пальцами почувствовав зарубки и сколы на них, и поместил на полку. От матово-красных глазных линз отразился тусклый свет. Ариман снова посмотрел на воина Рубрики, склонившись и подобрав сегмент плечевой пластины. Гелио Исидор глядел на него пустым взором.

— Ты бы хотел, чтобы он мог говорить?

Броня с грохотом упала на пол. Ариман вихрем развернулся, его руки потянулись и зарядили болт-пистолет одним размыто-плавным движением мышц. Разум плетью хлестнул наружу, готовый рассеять обереги вокруг комнаты и втянуть силы варпа внутрь. Гелио Исидор оставался неподвижным. Ариман успокоил дыхание и сердцебиение. Он огляделся, ведя пистолетом следом за взглядом. Ничего. Мощь варпа пока оставалась слабой приливной волной за невредимыми оберегами. Ничего не изменилось, все оставалось точно таким же, как прежде. Он медленно повернулся обратно к Рубрике.