Арифметика любви - [30]

Леонид никуда не ходил. К Панкратовым одним, — люди такие добрые и так хорошо отнеслись к нему: без Нестора Ивановича погиб бы, пожалуй. А тот устроил его где-то бухгалтером; работа механическая, на скромную жизнь хватает, даже книги можно на набережной иногда покупать, и вечера свободны: читай, думай.

Книги Леонид читал только старые, без особого выбора и системы: какая приглянется. Современность его как-то не захватывала. А что захватывало еще, — то к современности не подходило.

Был моложав — весь: и лицом, и телом, и душой: точно на двадцати пяти годах остановился и таким дальше жить продолжал, хотя было ему за тридцать. Даже детское мелькало в синих глазах с длинными ресницами. О войне (по молодости прошел одну гражданскую на юге) вспоминал с содроганьем и — с благодарностью Богу, что никого своей рукой не убил. Словом, родись Леонид тремя-четырьмя десятилетиями раньше, — он непременно стал бы толстовцем. У него и взор был такой: человека, прежде всего, честного; до узости, до щепетильности, до мелочности, до упрямства.

У Панкратовых еще бывал он потому, что любил их шестилетнего Мишука. Они подолгу, иной раз, говаривали вместе, отлично друг друга понимая.

Леонид вспомнил, что нынче новогодний вечер, встречать звали; и заторопился пораньше, чтоб не уложили Мишука. Путь дальний, через весь Париж. Леонид нанимал невзрачную, но чистенькую комнатку у старухи-француженки за Клиши, а Панкратовы жили на набережной, около Point du jour[20].

Машинально, думая о чем-то своем, опустился от огней сырой, склизкой ночи — к душным огням метро; и не заметил, как доехал.

На шестом этаже, в крошечной передней Панкратовых (они были небогаты, но, благодаря энергии веселого Нестора Ивановича, не нуждались), Леонида сразу встретил Мишук. Красная шелковая рубашечка, золотой поясок. Мишука держали особенно, такая уж идея у родителей: он еще ни одного слова, кроме русского, не знал, ни одной французской книжки не видел, няня у него была — настоящая русская няня, и сказки ему рассказывались только русские. «Надо покрепче фундамент заложить», — уверяла мать, Анна Львовна. Леонид этому сочувствовал.

— А у нас-то что… — сказал Мишук таинственно, округлив глаза и

губы.

— А что такое?

— Тетя Рая у нас, — серьезным шепотом объяснил Мишук.

— Это кто же?

— Я ее прежде не видал. Ее нельзя всегда видеть. Она волшебница. Леонид улыбнулся, но тотчас серьезно, и тоже шепотом, спросил:

— А ты почем знаешь?

— Я знаю. Чего ты хочешь, — она сейчас дает. Я захотел вагоны, — она вынула, дала. И паровоз с большой трубой. Все смеялись, а она говорит, что в Новый Год, кто чего захочет, можно дать.

Мишук тянул показывать вагоны, но Леониду любопытно было взглянуть сначала на «волшебницу». Держа за руку мальчика, он вошел с ним в столовую.

— А-а! вот и фантаст наш! — закричал весело хозяин, плотный, ро-зоволикий Нестор Иванович. — Об заклад бьюсь, Мишутка уж о вагонах поведал!

В столовой сидели обычные гости Панкратовых, — пять-шесть человек; барышни-племянницы, сорбонский студент, полковник бывший… Леонид всех их знал, встречал. Но он никогда не видел женщину, которая сидела теперь за столом, прямо против двери, и прямо взглянула на него.

Ее полное, круглое лицо облегала белая косынка, — такие носили русские сестры милосердия; только у этой косынка спускалась почти до бровей и падала на плечи, как длинная пелерина. Ничего не было замечательного в простом-простом лице с ясными карими глазами. Лицо свежее, доброе, — и только. Хозяин познакомил:

— Главный Мишуткин друг. А это сестра Раиса… Николаевна. Мы тут о желаниях с ней толкуем.

— Это тетя Рая, — пояснил Мишук. — Это она и есть.

Леонид сел рядом. Мишук убежал за своими вагонами, притащил их и не отставал от Леонида: «Видишь? видишь? я сказал: хочу вагоны! Сейчас вынула и сейчас дала…».

— Вот бы нам так, — произнес со вздохом студент-полковник. Я бы к вам, — как Мишук: тетя Рая, вот чего желаю! А вы бы вынули и дали.

Она улыбнулась и сказала, не тихо и не громко, голосом до того удивительным, не похожим на другие голоса, что Леонид весь обернулся к ней.

— Трудно это вам… как Миша. Как он, — трудно многим.

— Почему? Почему? — заволновался студент. — Желаний, что ли, не хватит? У каждого есть что-нибудь, хотя бы вот у здесь сидящих. Мы говорили…

— Да, да, — подхватила барышня-племянница с умненькими глазками. — Мы говорили сейчас, что вдруг бы, как в сказке, появился добрый гений, спросил каждого, чего он желает, и…

— И вынул бы и дал, как вагоны Мишуку! — подхватил в свою очередь Нестор Иванович. Громко рассмеялся и прибавил:

— Да, ладненько бы было! А ты чего бы пожелала, Наташа? Скажи! Давайте, пофантазируем, кстати, Новый Год, под Новый Год можно. Скажи скорее, чего хотела бы? И пусть все скажут, давайте!

Наташа рассмеялась, за ней другие, заговорили все, но никто ничего путного не сказал. Мишук, обняв свои вагоны, заснул на коленях у тети Раи. Она улыбалась, оглядывая гостей ясными карими глазами, а когда шум затих немножко, промолвила:

— Желание исполнить не так трудно. Да вот беда: желать-то люди не умеют. Не знают твердо сами, чего именно хотят, ну и слов не находят твердых, определительных.