Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра - [2]

У молодых людей и в самом деле было много общего — оба любили классическую русскую поэзию и могли часами читать другу другу стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока и находившегося на пике своей славы поэта-хулигана Сергея Есенина. Оба музицировали — Вера играла на рояли, а Самуил был душой созданного им студенческого струнного оркестра. Вдобавок ко всему, он увлекался живописью и писал совсем недурственные пейзажи с натуры.

Единственное, в чем они совершенно не сходились, были политические взгляды: если Самуил Шейнерман был убежденным сионистом, то Вера Шнейерова уже попала под влияние социалистов и откровенно симпатизировала большевикам и эсерам. Самуил Шейнерман отнюдь не видел в этом какого-то препятствия для их брака: он был уверен, что рано или поздно сумеет привить своей любимой «правильные» взгляды на жизнь. Ну, а Вера Шнейерова, слушая, как Самуил страстно расписывает ей будущие перспективы их жизни в Палестине, куда они уедут сразу после окончания университета, думала про себя, что со временем ее Шмулик успокоится, повзрослеет и поймет всю наивность своих юношеских идеалов.

Только одно омрачало их счастье: отец Веры был категорически против выбора дочери и даже не явился на их «хупу» — церемонию венчания — в синагоге.

В начале 1921 года, когда Красная армия вошла в Грузию, Самуил начал вновь убеждать жену как можно скорее покинуть Тифлис и уехать в Палестину. Вера, которой оставался всего год до получения диплома врача, никуда не хотела уезжать, поначалу категорически отказывалась понимать такую настойчивость мужа.

— Я не понимаю, зачем мы должны куда-то ехать, чтобы чувствовать себя дома? — говорила она. — И в конце концов почему ты так боишься коммунистов?! Если они придут к власти, то все — и евреи, и русские, и грузины — получат равные права и будут строить новое общество!

— Вот только мне в этом обществе места не будет! — с иронической усмешкой отвечал ей Самуил. — Если ты слышала, в Москве ЧК расстреляла всех сионистов…²

Конец этим бесконечным спорам между молодыми супругами был положен апрельским вечером 1921 года. Самуил Шейнерман намеревался пойти на собрание местных сионистов, проходившее обычно в одном из городских клубов. Так получилось, что в тот вечер он задержался на лекции в университете и опоздал к началу собрания. Шейнерман подошел к зданию клуба как раз в тот самый момент, когда красноармейцы выводили из дверей арестованных ими членов сионистского кружка³. Почти бегом Самуил вернулся домой, рассказал Вере о случившемся и велел собирать вещи. Сам он из всех своих личных вещей положил в чемодан только две — скрипку и булатный кинжал в резных ножнах работы кубачинских мастеров.

В ту же ночь Шейнерманы выехали на поезде в Баку, оттуда добрались до Турции, и в Стамбуле сели на пароход, который должен был их доставить к берегам Палестины.

Все время плавания Веру непрерывно тошнило, но причиной ее плохого настроения была отнюдь не морская болезнь — она лишь усугубляла его. Вера пребывала в самом мрачном расположении духа и непрестанно твердила о том, что она не понимает, зачем им стоило так поспешно покидать Россию, бросать учебу и налаженную жизнь. А Самуил, напротив, лучился оптимизмом.

— Вот увидишь, — горячо говорил он жене, — мы будем там по-настоящему счастливы — ведь мы будем жить на своей земле. Для начала я закончу учебу, затем мы обустроимся в каком-нибудь поселке, возьмем участок земли, чтобы построить дом. Потом я начну работать агрономом, помогать евреям правильно, по научному, обрабатывать землю, а ты закончишь учебу и станешь врачом. Я уверен, ты будешь самым лучшим врачом ишува!

При этом он и не подозревал, насколько несбыточны эти планы — в тогдашней Палестине еще не было ни одного университета и учиться на врача там было попросту негде.

Лишь в феврале 1922 года Самуил и Вера Шейнерман вместе с еще несколькими десятками новых репатриантов сошли на берег в яффском порту.

Вскоре Самуил, реализуя первую часть своего жизненного плана, продолжил учебу на агронома в сельскохозяйственной школе «Микве Исраэль». В течение года, который потребовался ему для получения диплома, молодая семья едва сводила концы с концами, нередко и попросту голодала. Если Самуила в такие дни одолевала хандра, и он ходил по дому мрачнее тучи, то Вера, напротив, неожиданно стоически переносила все испытания. Она не только ни разу в чем-либо не упрекнула мужа, но и, наоборот, пыталась всячески поддержать его, напоминая Самуилу его собственные слова о том, как здорово они заживут, как только он станет агрономом.

Наконец, пришел день, когда выпускникам школы «Микве Исраэль» 1923 года торжественно вручили дипломы и пожелали успехов на профессиональном поприще. Агрономы действительно были нужны во многих местах тогдашней Палестины, но когда Самуилу Шейнерману предложили работу в кибуце, он наотрез отказался. Он прекрасно сознавал, какую огромную роль играют кибуцы в освоении и закреплении евреев на их исконных землях, но жизнь в сельскохозяйственной коммуне с ее одержимыми коммунистическими идеями обитателями, с общей прачечной, столовой и баней, с равным распределением доходов и прочими прелестями коммунально-коммунистического быта была совсем не для него. Денег же для того, чтобы купить участок земли и построить дом, у Шейнерманов не было. Конечно, можно было бы написать унизительное письмо с просьбой о помощи отцу Веры, но эту мысль супруги отвергли почти сразу же, как только она у них появилась.