Ариасвати - [93]

Нариндра проговорил еще несколько фраз и в заключение сделал знак рукою, как будто отпуская своих посетителей.

— Махатма, кажется, желает, чтобы мы ушли? — спросил Авдей Макарович, заметив этот знак.

— Да. Великий махатма говорит, что долг каждого человека оказывать услуги своим собратьям людям… Затем, он извиняется, что не может долее беседовать с сагибами, так как уже настало время упанишады[37].

Выслушав эти слова, наши герои почтительно поклонились великому махатме-чудотворцу и вышли с террасы вслед за старым брамином и Дайянандой.

XX. Астральное тело

— Что вы скажете об этом, коллега? — спросил Авдей Макарович Грачева, когда они вдвоем шли по темному коридору, вслед за старым брамином. Рами-Сагиб и Дайянанда следовали позади них и горячо толковали между собой, вероятно, об этом же приключении. — Это, кажется, будет получше, чем в Порт-Саиде.

— А вы что скажете, Авдей Макарович? — ответил вопросом на вопрос Андрей Иванович.

— Что я скажу, батенька? Я скажу, что я много слышал и читал об индийских кудесниках и, признаться сказать, считал все это за бред расстроенного воображения. Вы, ведь, сами, коллега, могли заметить, что восточные человеки отличаются весьма пылкой фантазией… Но настоящий случай положительно выбил меня из седла: я потерял стремена и как странствующий рыцарь, заявляю, что все потеряно, кроме чести…

— Вы все шутите, Авдей Макарович!

— Нет, кроме шуток. Я растерял свои убеждения и на пути уверовал в колдовство.

— Может быть, это было то, что называется мысленным внушением, — сказал в раздумье Андрей Иванович.

— Внушение? — переспросил профессор.

— Ну, да… Если хотите, телепатия. Вы знаете, теперь в Европе она в большой моде. Я помню, видел даже несколько романов, построенных на подобной основе… Но здесь мы имеем дело с такой мощной силой, о какой в Европе не имеют понятия, и все европейские магнетизеры и медиумы просто дети перед своим индейским собратом по профессии.

— Внушение? — повторил снова профессор. — Вы хотите сказать, батенька, что Нариндра заставил нас видеть то, что ему вздумалось?

— Не только видеть, но и слушать. Я думаю, что все эти картины, которые мы видели перед собою с закрытыми глазами, создались первоначально в его мозгу и он своей непонятной силой настолько овладел нашим зрением и слухом, что внушил нам, заставил нас видеть и слышать, как наяву, те образы, какие по произволу вызвал в своем воображении. Как вы об этом думаете?

— Не знаю, коллега, не знаю. Пожалуй, может быть, вы и правы… Только я все-таки тут ничего не понимаю.

— Я полагаю, что это единственное возможное объяснение, — настаивал Андрей Иванович, очевидно стараясь больше всего убедить самого себя.

— Вы, думаете, батенька? Да, пожалуй. Я где-то не то читал, не то слышал подобный же случай.

— Какой случай?

— Видите ли, один европейский художник срисовывал вид какой-то индийской местности, но, под влиянием внушения находившегося тут же кудесника, нарисовал совсем не то, что было у него перед глазами, а жилище этого самого кудесника, которого художник никогда не видал и которое находилось за несколько десятков или сотен верст оттуда… Впрочем, постойте, батенька, а записка?

— Какая записка?

— Записка с адресом Нарайяна, писанная его собственной рукою, как уверяет Дайянанда.

Андрей Иванович ощупал жилетный карман, действительно, записка лежала там…

Между тем, странствование по коридорам кончилось. Старый брамин привел своих спутников в довольно большую, светлую комнату, выходившую окнами на внутренний двор храма, украшенный клумбами цветов, среди которых весело шумел фонтан, сверкая на солнце тысячами алмазных искр. В комнате находился длинный стол, окруженный стульями, и несколько широких и мягких диванов по стенам. По знаку брамина, служители храма покрыли два стула белым новым коленкором и брамин тотчас же предложил своим русским гостям занять эти почетные места.

— Вы, кажется, говорили обо мне, сагибы? — спросил Дайянанда, когда все разместились вокруг стола и прислуга внесла легкий завтрак, состоявший из вареного риса, кофе и фруктов. — По крайней мере, я слышал, как вы упоминали мое имя.

Авдей Макарович передал Дайянанде содержание разговора.

— Я не знаю, сагибы, — сказал этот последний, — в чем собственно состоит внушение, которым занимаются у вас в Европе. Но то, что вы видели сейчас, нечто совсем другое.

— Что же это такое, по вашему мнению? — спросил Андрей Иванович.

— Извините, сагибы, что я отвечу вам вопросом на вопрос: известны ли у вас в Европе семь оснований, из которых слагается всякое тело, существующее в природе?

— Семь основании? Если вы говорите не о химических элементах, которых в десять раз больше, то, сколько нам известно, для живых существ таких оснований два: физическое, то есть материальное, и психическое, то есть духовное начало… Так, кажется, Авдей Макарович? Иные, впрочем, присоединяют сюда еще жизненную силу…

— Так, батенька, так. Только индийские богословы и философы думают об этом иначе.

— Вы правы, сагиб Сименс, наши мудрецы думают об этом иначе.

— Но на чьей стороне правда, — как будто про себя заметил Рами-Сагиб, — об этом может знать только одно Высшее Существо, которому все известно.