Ариадна - [28]

Мы все решили. Сомнения должны бы сокрушить меня, я это понимала, но понимала и другое: я так и сделаю. Предам отца. Подошлю к собственному брату смерть, обмотанную красной веревкой, которая потом приведет его убийцу ко мне. Брошу мать. И оставлю Крит – разумеется, навсегда.

Не скажу, что решение это легко далось, но другого я принять не могла. Мир полыхал, а Тесей в нем был прохладной заводью, зеленой, тенистой. Где еще мне искать убежища, когда все вокруг объято пламенем, и теперь уж неважно, что оно разгорелось из искры, которую я-то и высекла?

– А теперь посадишь меня опять под замок? – спросил Тесей.

Я рассмеялась.

– Придется, как видно.

Не знаю, сколько времени мы провели у скал. Немного вроде бы, но достаточно, чтобы все изменить. Хотелось побыть с Тесеем еще, однако медля, я рисковала и вовсе его потерять. После завтрашней ночи перед нами раскинется будущее, и меня ожидают долгие годы рядом с ним. Я стану частью его истории, возлюбленной, обретенной на Крите, которая принесла ему победу.

Мы крались обратно к темнице, и тайное ликование играло в моей крови.

– Ты ведь не выронишь нить? – прошептала я, когда Тесей толкнул тяжелую, обитую железом дверь.

Он потянул меня за собой в темноту. Пообещал:

– Буду крепко держать. Ни за что не отпущу.

А потом прижал меня к стене – шершавый камень царапал спину, а я словно и не замечала. Теперь он целовал иначе – напористо, а не ласково, как там, на берегу. Как будто выжигал на мне клеймо.

– Завтра! – хрипло пробормотал он мне в волосы. – Завтра мы вырвемся отсюда, и море унесет нас прочь.

Вот бы прямо сейчас оказаться с ним на этом корабле! Я замыслила предать свою семью, а мне изменяло собственное тело. Ноги не слушались, не желали выводить меня из угрюмой темницы.

– Иди, Ариадна, – говорил Тесей, лишь крепче сжимая железные оковы объятий.

Страх нарастал, в голове так оглушительно звенело, что сил не было сдвинуться с места. Надо было уходить, но я не знала, как от него оторваться.

Наконец Тесей отпустил меня, и я, сама не знаю как, преодолев сопротивление собственной природы, всего своего тела до последней жилки, жаждавшего его ласк, отстранилась и вышла за порог, во двор. Дверь закрылась, воздвигла меж нами преграду, и мне взвыть захотелось от такой несправедливости, но рука вставила ключ в скважину, повернула его, хоть металл скользил в блестящей от пота ладони, и замок с лязгом закрылся.

На мгновение я приникла лбом к бревнам, дожидаясь, когда перестанут плясать в глазах черные точки, когда шум в голове уляжется. Может, и Тесей с другой стороны прижался к двери – крепкой плите из старой древесины и железа, разделившей наши тела.

Осталось недолго.

Глава 9

Я проснулась, когда в небе стали распускаться первые ростки зари. Не знаю, сколько проспала, но недолго. Усталости я не чувствовала, напротив, была взбудоражена, заряжена лихорадочной бодростью, словно впервые пробудившись по-настоящему.

Быстро одевшись в утренних сумерках, я вышла и под светлеющим небом крадучись пересекла двор. Мир будто держал неустойчивое равновесие, зависнув точно посередине между днем и ночью, а я была прямо на острие перелома. В провозглашенный этим солнцем день закончится жизнь, которую я вела до сих пор. А какая начнется, я не представляла. Не могла ухватить порхающие, кружившие надо мной в прохладном воздухе мечты. Волнующая и совсем другая – вот и все, что я могла сказать.

Солнце полыхало у самого горизонта, а над ним вихрились, полосуя небо, янтарно-розовые лучи. Мой дед тянул этот огненный шар за своей колесницей, взбираясь все выше и выше, стирая тьму и возвращая землю к жизни, как каждое утро. Не зря по жилам моим бежит его кровь, и я рождена совершить нечто особенное. Пасифая изменила мир, но из-за злобного Посейдона от силы ее проистекла вязкая, темная мерзость, сгустилась под каменистой критской землей и осквернила нас всех. Теперь я сотру эту грязь, смету лучом света, уподобившись Гелиосу в колеснице.

Когда я вышла к танцевальной площадке, земля уже купалась в золоте. Безмолвие зари нарушилось движением жизни – посвистывали певчие птицы, накатывали волны тепла, сулившие дневную жару. Ноги мои отбивали на гладком полу быстрый ритм. Если кто слышал во дворце, то думал, наверное, что это символ барабанного боя, который нынче вечером сопроводит узников к Лабиринту, что я танцую, предвосхищая смертельный ритуал. Но во мрачный контур танца я вплетала и другой рисунок – стремительный, легкий, он вился по полу, как те самые прожилки света, окрасившие небо. Я, внучка солнца, рождена для великих дел и сегодня возьму судьбу в свои руки. Я достойна стать женой славного героя и докажу это. Путь жертв, страданий и смерти не для меня. Я займу свое место в песнях о Тесее: царевна, которая спасла его и покончила с чудовищем – заразой, поразившей Крит.

Танец знаменовал конец всего известного мне и начало неведомого. За стенами дворца протяжно и громко мычали быки – их выводили за ворота, чтобы принести в жертву. В храмах жгли благовония, и сладкий дым поднимался к небесам, возвещая скорое кровопролитие во славу богов. А глубоко под моими пляшущими ногами, в извилистых проходах Лабиринта, звучал нетерпеливый топот копыт, и когда солнце в небесной вышине достигло триумфального зенита, Минотавр во мраке земных недр взревел.