Архивных сведений не имеется - [38]

– Спокойней, ребятки, спокойней! – голос Никашкина снова обрел звонкость. – Ты что, трактор никогда не видел? – подскочил к молоденькому бойцу, который никак не могу вставить дрожащими руками запал в гнездо. – Ну нацеплял на него фриц пушек и пулеметов – что с того? Больше шума, чем толку. Подожди, пока подползет поближе, да зажигалку ему в зубы – запылает как миленький. Главное – не торопись. Затаился – и жди. Дошло? То-то…

– Никашкин! – позвал его Малахов.

– Здесь я! – ефрейтор подскочил к лейтенанту.

– Возьми двух бойцов и пулеметчика. Нужно отрезать пехоту от танков. Пройдешь незаметно со стороны реки под прикрытием берега вон к тому пригорку. Понял?

– Так точно! Сделаю в лучшем виде.

– Поторапливайтесь – времени уже в обрез.

– Есть! – Никашкин убежал.

Томительно тянулись последние минуты. А танки подкрадывались неторопливо, раскачиваясь, на ухабах и воронках, с уверенностью сытого хищника, который, перед тем как вонзить свои клыки в тело очередной жертвы, смакует ожидание неизбежной агонии предназначенной к закланию добычи: уж, наверное, высмотрели немецкие корректировщики с высоты, что противотанковых пушек на позициях роты нет и в помине – "рама" зудела над головой с утра до ночи.

"Эх, людей маловато! – окинув взглядом позиции роты, вздохнул Малахов. – Но ничего, лишь бы не дрогнули, не ударились в панику. Тогда конец…".

Удивительное дело: страха, который помимо воли зашевелился где-то в глубине души при виде танков скользким, холодным червем и который он изо всех сил старался скрыть от своих бойцов, а особенно от Никашкина, как не бывало. И не только потому, что доводилось ему встречаться с танками в боях еще в финскую войну – правда, там они были и оснащены похуже, да и броня потоньше, чем у немецких, – а больше потому, что им овладел злой азарт, который заглушил все остальные чувства. Боязни за свою жизнь он сейчас совершенно не ощущал; глядя на неуклюжие стальные махины, Алексей исступленно шептал побелевшими губами: "Ну быстрее же, быстрее…" – и судорожно тискал рукоятку противотанковой гранаты.

Впереди вздыбились черные, рвущиеся к небу султаны вывороченной земли: ударили танковые пушки; теперь, выбравшись на простор, танки прибавили ходу.

Снова сверкнули оранжевыми огоньками стволы пушек, и снаряды, взвыв, со свистом и грохотом врезались в землю где-то позади позиций.

– В "вилку" берут! – испуганно вскричал кто-то из бойцов; еще чей-то голос принялся ему вторить, но тут же растворился, захлебнулся в громыхающей лавине стали и огня, которая обрушилась на окопы.

И следующий залп был не менее точен; земля вдруг стала жесткой, чужой: она рвалась из-под ног, пучилась, пытаясь вытолкнуть наружу под огненный шквал слабые, беззащитные человеческие тела.

– Бра…а…цы! А-а-а! – крик заглушил рокочущее эхо; ужас, смертельный страх вырвался из этих булькающих, ломких звуков, вонзился занозой в дрогнувшие сердца.

Холодея, Алексей увидел, как из окопов соседнего второго взвода выметнулась нелепая и, возможно, в другое время смешная фигурка солдата и, не в такт размахивая руками, побежала в сторону деревеньки. За нею вторая, третья…

– Стоя-а-ать!!! – закричал что было мочи Алексей, бросаясь к своим бойцам. – Не высовываться! Перестреляют к чертовой матери всех! Приготовить зажигательные!..

Малахов выкрикивал еще что-то, сознавая, что таких команд не найдешь ни в одном уставе – сплошная нелепица, но замолчать было нельзя; только так он мог удержать солдат от непоправимого – от панического бегства с позиций под огонь пушек и пулеметов врага.

Краем глаза он заметил, как наперерез бегущим выскочил взводный, розовощекий и курносый лейтенант Гусаков, совсем еще юный, только из училища, и такой же неопытный, как и его подчиненные. Он тоже что-то кричал, размахивая пистолетом; что – Алексей, конечно, не мог услышать.

Но вот Гусаков пальнул вверх раз, второй, третий; наконец с отчаянной решимостью он вытянул руку с пистолетом вперед и выстрелил вслед первому паникеру, который, путаясь со страху в полах шинели, не успел отбежать достаточно далеко; тот упал. Бежавшие за ним остановились в растерянности; Гусаков догнал их, схватил одного за рукав и потащил за собой к окопам, за ним потянулись и остальные, все убыстряя бег.

"Успели… – с облегчением вздохнул Малахов, бессильно привалившись к брустверу. – Фу-у… Успели…". Залпы взорвали землю в глубине обороны на пустыре – немецкие наводчики поторопились, взяли прицел чересчур высоко; бойцы Гусакова в это время уже были в укрытиях.

Зачастили автоматы немецких пехотинцев: пользуясь паникой и неразберихой в боевых порядках красноармейцев, они осмелели и рассыпались цепью.

"Где же Никашкин? Почему он молчит? Что случилось?" – встревоженно думал Малахов, поглядывая на часы. По времени ефрейтор уже должен был выйти на указанную ему позицию.

– Оружие к бою! – голос Малахова от крика сел, стал сиплым. – Стрелять по команде! Приготовились!..

И в это время заговорил пулемет Никашкина – он со свойственной ему выдержкой и хладнокровием таежного следопыта дождался, пока немцы минуют его, и ударил с тыла.

– Пли! – радостно скомандовал Алексей.