Архивное дело - [21]

— Ремень тот был с моряцкой пряжкой и, кроме Жаркова, ни у кого из наших селян таких ремней не имелось. Возможно, Антон Игнатьевич, подумаешь, что это дело рук Афанасия Кирилловича. Но я уверен, не мог Жарков поднять руку на слабого человека.

— Даже и на врага?..

— С врагами Афанасий Кириллович крутой был… — дед Лукьян, морщась, стал тыльной стороной ладони растирать поясницу. — Однако, по моему убеждению, втихомолку он и с врагом не стал бы счеты сводить.

Бирюков вновь посмотрел на Кротова:

— Вот еще одна загадка — ремень Жаркова на ногах утопленника…

Кротов развел руками — дескать, что поделаешь.

— Эту загадку я больше полвека разгадать не могу, — опять заговорил Хлудневский. — Но еще загадочней для меня — смерть кузнеца Степана Половникова. Каким-то образом связана она с исчезновением Жаркова. Вот послушай, Антон Игнатьевич, основные факты и поразмышляй над ними. Первое… В последний свой вечер Жарков зачем-то приезжал к кузнецу, а когда следственные работники стали искать Афанасия Кирилловича, у Половниковых среди поленницы дров нашли порубленные костыли…

— Порубленные? — заинтересовался Бирюков.

— В том и дело… Степана увезли в райцентр, вроде бы арестовали, однако быстро выпустили. Мужик он был неразговорчивый — ковал молча в кузнице да ковал. Если бы ему помогал молотобоец из посторонних, тогда, возможно, Степан о чем-нибудь и проговорился. Но Половников держал у себя в подручных своего сына Федю, у которого сейчас моя Агата библию слушает. Надо сказать, в кузнечном деле равных Степану не было… Прошло, таким образом, много месяцев. Я уже говорил, в тридцать втором году мы собрали богатый урожай и колхозники обеспечились зерном сверх необходимых потребностей. Зимой того года, после ледостава, собрался Половников на кузнечной лошадке монгольской породы в Томск, чтобы продать несколько мешков зерна. Тут, напрямую, по хорошей санной дороге световой день езды. Отправился Степан в поездку с сыном Федей и уже среди ночи другого дня вернулся в Серебровку, не продав ни мешка. Вот вторая загадка… Почему так быстро они вернулись? Почему не стали продавать зерно и привезли его назад?.. Сразу выскажу третью загадку. Спиртного Степан Половников не употреблял, а когда приехал из Томска, вроде бы кто-то из соседей видел, как Федя вытаскивал его из саней будто смертельно пьяного. А утром он уже богу душу отдал… И тут заключается последняя, четвертая, загадка. Сразу после смерти тело покойника обязательно обмывают. Зовут для этой цели, в зависимости от пола усопшего, либо соседских женщин, либо мужчин. Для обмывания Степана Половникова никого не позвали. Почему?..

— Вероятно, сами управились, — сказал Бирюков.

Хлудневский отрицательно повел головой:

— Нет. По христианскому обычаю близким родственникам мыть покойника не дозволяется. Меланья — Степанова супруга была женщина очень религиозная. Она такого отступничества от принятого обряда ни за какие коврижки не позволила бы. Почему же положили Степана в гроб без обмывания?..

Бирюков, раздумывая, помолчал:

— Да, дед Лукьян, назагадывали вы загадок…

— Сам, Антон Игнатьевич, много лет над ними маюсь. Потому и побежал вчера к Ерошкиной плотине, когда услышал, что там чьи-то косточки разрыли…

Хлудневский хотел еще что-то добавить, но через открытую дверь в сенях послышались шаркающие шаги и в горницу заглянула бабка Агафья — остроносая старушка, повязанная черным платком.

— Чего так рано? — удивленно спросил дед Лукьян бабку, когда та приветливо поздоровалась с Бирюковым и Кротовым.

— Федя сёдни не в настроении. Принялся читать Новый Завет, да запинается на каждом слове, — ответила старушка.

Закончив разговор с Хлудневским, Антон Бирюков вместе с Кротовым направился к Федору Степановичу Половникову. Солнце уже клонилось на закат, когда они вошли через калитку в просторную половниковскую усадьбу. На двери дома висел большой амбарный замок. Кротов, обойдя сеновал, заглянул в огород и, не увидев там хозяина, высказал предположение, что Половников отлучился до магазина и вот-вот вернется домой. Решил подождать.

Рядом с усадьбой Половникова стоял кирпичный жилой дом. Таких домов в Серебровке насчитывалось больше десятка. Строил их колхоз для молодоженов и для приезжих горожан, надумавших работать в сельском хозяйстве. Во дворе, густо заросшем высокими лопухами, разбитная полнотелая молодка в пестреньком безрукавном халатике сжигала на костре большие картонные коробки, разбросанные по двору в самых разных местах. Вокруг костра суетились черноголовые мальчишки, один другого меньше. Пробираясь через лопухи за очередным ящиком, женщина беззаботно напевала: 

На дальней станции сойду — трава по пояс.

Войду в траву, как в море, босиком…

Участковый показал взглядом на женщину:

— Шура Сластникова, по прозвищу «Веселая вдова». Дояркой работает.

— Откуда у нее столько ящиков? — спросил Антон.

— Из магазина. До Указа по преодолению пьянства Шура выпивкой увлекалась, за детьми доглядеть некогда было. Купит в магазине полную коробку вермишели, выставит ее утром своим «козлятам» — они до вечера этот полуфабрикат, как лакомое угощенье, до дна схрумкают.